— Был. Такой ответ пойдет?
— И долго?
— Пять лет, — честно отвечает Лебедев. — Потом мы решили разойтись.
— Простите, — мне стало неловко, хотя по идее стыдиться здесь нечего. Этот человек целовал меня, несколько раз видел меня в одном белье по пояс… А я едва ли знаю хоть что-то о нем!
— Рассказать, почему мы развелись? — в его голосе не было ни насмешки, ни раздражения. Казалось, он предельно честен.
— Нет, не надо. Я не хочу лезть…
— Хорошо. Что тебя еще интересует?
— Дмитрий Николаевич, если вы не хотите мне что-то рассказывать, то просто скажите, я не хочу заставлять вас, я и так чувствую себя настолько неловко…
— Дмитриева, я не хочу, чтобы ты «выкала», когда мы с тобой остаемся вдвоем, а вот рассказать тебе о своей жизни, кажется, я сам предложил, разве нет? Стал бы я это предлагать, если бы не хотел ничего о себе рассказывать?
— Наверное, нет, — бурчу я.
— Нет, можешь быть уверена. Черт!
Химик вскакивает, потому что под крышкой слышится характерное шипение, а затем, оттянув рукой край своего свитера, быстрым движением стаскивает с конфорки кастрюлю. Потом достает из буфета две тарелки и половником разливает в них… Борщ! Правда от моего внимательного взгляда не укрывается то, что вопреки всем канонам приготовления этого вкуснющего супа, овощи в нем были порезаны максимум на четвертинки и просто безжалостно брошены в кастрюлю… О терке, видимо, Лебедев даже не слышал.
— Так, — он роется в сушке, в поисках ложки, а затем, разложив все на столе, отрывает рукой два здоровенных куска хлеба. — Начинай есть, я сейчас переоденусь и приду.
Сказав это, он скрывается в коридоре, а я молю небеса, чтобы он хоть что-нибудь надел на себя вместо рубашки, а не стал, как в прошлый раз, демонстрировать мне свою татуировку. А то я не смогу съесть ни ложки.
Суп оказался на удивление вкусным. Я даже немного позавидовала, что мужчина может приготовить настолько вкусный борщ. Но овощи, конечно, следовало бы разрезать еще хотя бы пару раз. Меня он явно пожалел, а вот у него в тарелке одиноко плавала целая половина свеклы. Интересно, как он это собирается есть?
— Тебе уколы Маша делала? — от супа меня отвлек голос Лебедева, доносящийся из коридора. Я громко утвердительно промычала и продолжила борьбу с куском морковки. Это же не экономично так крупно резать…
— Когда последний был?
— Пожавшела, — с набитым ртом ответила я, заметив химика в коридоре. Хвала небесам, одетого.
— Пропустила, значит, один, — проговорил Дмитрий Николаевич и полез в верхний шкаф, откуда достал старый пластмассовый чемоданчик. — Плохо.
— Нормально, — отмахнулась я, но тут же об том пожалела, встретившись с раздраженным взглядом учителя. — Суп стынет, Дмитрий Николаевич.
— Антибиотик пропускать нельзя, — строго сказал он, рассматривая маленькие ампулы, словно не услышав мои слова. — Вот температура и полезла после твоего появления в школе, — одну за одной, он читал, что на них написано, поднося к свету, а затем, найдя, наконец, ту, которую искал, он взял из чемоданчика запечатанный шприц и упаковку со спиртовыми салфетками. Положив все необходимое на разделочный стол и убрав чемоданчик на место, он сел напротив меня и принялся за суп. Есть его, хочу заметить, ему удавалось с какой-то поразительной легкостью. Видимо, привык к такой стряпне.
— Дмитрий Николаевич? — я отщипнула кусочек хлеба, и положила его в рот. Честно говоря, я уже достаточно сильно устала, и очень хотела занять горизонтально положение, но любопытство и в этот раз победило.
— Говори, — прожевав, велел он.
— Не хочу показаться бестактной, но я правда хочу понять, почему вы так заинтересованы… — начала, но поймала его негодующий взгляд, который я тут же сумела верно истолковать. — Почему ты столько работаешь? Ты живешь один, руки женщины в этом доме не видно, хоть в квартире все очень аккуратно, но… Никакой дорогой техники, никаких шедевров евроремонта. Твой «фокус»… Просто ты не похож на тех, кто стремится заработать горы денег и тратить их на женщин и… ну, не знаю, мотоциклы… Я хочу понять…
— Ты хочешь понять, есть ли у меня кто-то? — усмехнувшись, перебивает меня он. А я начинаю злиться. Выяснить я сейчас пыталась вовсе не это, но ему весьма умело удается выставлять меня полным посмешищем.
— Дмитрий Николаевич, вы вынуждаете меня сменить наш дружеский настрой на официально-холодный…
— Ладно, расслабься, Дмитриева, — улыбается химик, а потом, почти минуту в полной тишине, доедает торопливо суп, откусывая нечеловеческие куски хлеба. Прожевав, он наливает себе еще три половника и, отломив себе еще почти пол батона, смотрит на меня, слегка прищурив свои голубые глаза. — На чистоту… А я в своей жизни много повидал, чтобы понять, на что действительно стоит тратиться. Есть те, кому моя помощь очень нужна.
— Вы все отдаете сестре с племянницей, — догадываюсь я. И он задумчиво кивает.
— Ну не совсем все, самому тоже хочется есть, — он снова откусывает кусок хлеба, а затем добавляет уже серьезнее. — Они — моя семья.
Выслушав это, я даже не знаю, что сказать. Образ холодного, надменного и хамоватого красавца-преподавателя никак не вяжется с тем человеком, который сейчас сидит передо мной на кухне, уплетая борщ, словно оголодавший варвар, и рассуждает о семье. Кажется, что такие брутальные самцы просто обязаны быть мерзавцами по сути своей? А он? Он же статистику подводит! Черт подери… И сейчас мне так стыдно, что я вообще посмела задать такой вопрос! Да не твоего ума дело, Дмитриева, куда он деньги девает! Чего ты привязалась-то? Хотя меня больше интересовало, не на что он их тратит, а почему он так быстро соглашается на подработки. И почему почти все время проводит на работе.
— А мотоцикл у меня был, — чуть улыбнувшись, сказал он, слегка откинувшись на спинку стула. — Только вот его продать пришлось. Да и машина сейчас мне нужнее.
— Прости, я, наверное, лезу не в свое дело, — очень тихо промолвила я, опустив взгляд вниз.
— Все нормально, — он встал, взял со стола грязную посуду и, поставив ее рядом с раковиной, открыл форточку. Через мгновение вместе с зимней свежестью потянуло сигаретным дымом. В голове вертелось еще столько вопросов, но я не смела их задавать, потому что не хотела больше быть такой навязчивой. — Знаешь, Дмитриева, скоро Серега ко мне должен заглянуть, а после восьми, приедет брат твой с Машей, я ей позвонил еще в лицее. Хорошо было бы, если ты немного поспишь перед их приездом, а то на тебя посмотришь и не сразу поймешь, куда вести тебя, в больницу или в морг.
— Шуточки у вас, Дмитрий Николаевич, на грани фола, — насупившись, отвечаю я и поднимаюсь из-за стола. Голова кружится, а ноги словно налились свинцом, так что я почти теряю равновесие, встав со стула. Но химик вовремя подхватил меня под локоть, не дав упасть. Бок полоснуло жгучей болью, а в груди гулко застучало, когда я услышала низкий голос у своего уха.
— Правильно, давай, свались еще тут…
Доведя меня до той комнаты, в которой мне уже посчастливилось ночевать, он подошел к шкафу у стены, и, недолго покопавшись в нем, извлек оттуда небрежно свернутую одежду. А я в это время начала расстегивать пуговицы на блузке. Но, встретившись с Лебедевым взглядом, мои руки застыли, не в силах больше пошевелиться. Весь груз информации, который сегодня по моей же воле на меня был вывален Дмитрием Николаевичем, никак не хотел укладываться в моей голове. Но главный вопрос так и повис в воздухе, раскаляя атмосферу добела.
— Почему? — тихо прошептала я, позволив ему расстегнуть оставшиеся пуговицы на блузке и помочь мне освободиться от нее.
— Что почему? — хрипло ответил он, следя взглядом за своими пальцами, легко касающимися моих ключиц. Его руки, мягко коснувшись спины, провели по моему животу и стали ловко расстегивать молнию брюк.
— Почему я?
Казалось, сердце в панике мечется по грудной клетке. Спотыкается, падает, а потом снова начинает наворачивать круги. Мысли спутались. Но получить честный ответ на свой вопрос мне все-таки очень хотелось, поэтому, наверное, какая-то капелька трезвого рассудка все же не давала мне потерять контроль над ситуацией.