— Это все из-за тебя, тварь! — прошипел Степанов, злобно глядя в мою сторону.
— Так, Королёва, тоже на выход, зачинщица! — проговорил физрук, даже не спрашивая мнения у Лидочки. А Наумов громко расхохотался.
— Да не она! — занервничал Толик, закипая от злости. Вот так вот, даже учитель при слове «тварь» рефлекторно думает о Нике. — Дмитриева! Это Дмитриева!
— Ну ты и козел, Толик! — пробурчала Фаня. — Кого угодно сдашь!
— Заткнись! Это не Нику к директору надо, а Дмитриеву! Зажралась! Думает, что ей все можно!
— Так, все четверо к директору, — устало кивнул в сторону выхода Владислав Анатольевич. — Мне все равно, кто начал. Там и разберетесь! Дмитриева, вперед!
Встав из-за парты, я, бросив встревоженный взгляд на своих подруг, поплелась к выходу, вслед за Никой, стараясь не обращать внимания на злорадные высказывания в свой адрес от одноклассников. М-да. Не особо-то меня любят. Объяви директор мне смертную казнь, думаю, желающих поглазеть будет немало…
Вся наша процессия двинулась по коридору, который и заканчивался кабинетом директора. Физрук тащил Степанова, держа его за локоть, видимо, чтобы тот не выкинул очередного «фокуса»; парень же то и дело вытирал разбитый нос, а подбитый глаз начинал приобретать очертания и окраску свежей сливы. Трудовик вышагивал рядом с довольным Наумовым, у которого была разбита скула, а белая рубашка алела редкими каплями крови. Видимо той, что вытекла из носа Толика. Ника, цокая высокими каблуками по школьному кафелю, вышагивала рядом со мной. Она то и дело обеспокоенно вздыхала, а через пару секунд и вовсе начала всхлипывать. Понятно. Актриса от Бога! Похоже, я действительно выступлю этакой цитаделью мирового зла. Хотя, мне кажется, если директору скажут, что из-за меня подрались парни — то он просто рассмеется этому человеку в лицо. Вот из-за Королёвой — постоянно! Поговаривают, даже какой-то девятиклассник вены резать пытался. Вроде как, не очень получилось у него.
Я растерянно наблюдала, как все спешат отойти подальше от нас, укрываясь в классах, будто по коридору шли прокаженные. И можете ли вы себе представить, какое лицо было у химика, когда он столкнулся с нами, по дороге к лестничному пролету?! Он с изумлением проводил взглядом парней в сопровождении учителей, а потом, видимо, не удивившись Нике на этом красочном фоне, посмотрел на меня так, будто не верил своим глазам. В его немом шоке читалось только одно: «Что за нахрен, Дмитриева?!»
— Это вы куда их, таких красивых? — с сомнением оглядев окровавленную рубашку Наумова, спросил Лебедев у трудовика.
— Ясное дела, куда! К Алексею Александровичу! — устало ответил физрук, хорошенько встряхнув Степанова. — Устроили тут разборки!
Химик хмыкнул, еще раз оглядев парней и оценивая, какой урон они нанесли друг другу, а потом всмотрелся в наши с Никой лица.
— А эти? — брезгливо спросил он.
Если это — его шикарная актерская игра, то, признаюсь, я прямо-таки поражена! Понимаю, что здесь полно посторонних, но «эти» прозвучало действительно унизительно и по-настоящему обидно. Я насупилась и злобно взглянула исподлобья на своего преподавателя. Ника рядом со мной уже содрогалась в тихих безмолвных рыданиях. Для кого старается, интересно? Для Дмитрия Николаевича? Боже! Ну что за цирк?!
— Зачинщицы, — коротко ответил Владислав Анатольевич. — Не знаю, кто там что кому сказал… Алексей Александрович разберется. Но драк в школе быть не должно!
— М-да… — протянул Лебедев и, повернувшись к лестничному пролету, широко зашагал прочь. Полы его белого халата развевались при каждом шаге, гулко отдававшемся в школьном коридоре. Со стороны создавалось впечатление, что ему абсолютно все равно. А на деле?
В приемной директора нас равнодушным взглядом окинула секретарша и велела ждать, пока Алексей Александрович освободится. Причем сказано это было таким тоном, будто перед ней сидели не измазанные в крови парни с заплывшим лицом и две девушки: одна ревущая уже в голос, а вторая злая, как черт, а просто обыкновенные посетители. За годы работы секретарем у этой женщины, кажется, стерлось всякое представление о человеческих эмоциях. Наверное, такого успела повидать, что этим зрелищем ее не удивишь.
— Владислав Анатольевич, разберись тут, ладно? Я пойду к девятому, пока эти болваны себе мозги мячами не вышибли, — нервно засунув руки в карманы спортивок, проговорил физрук, и трудовик уверенным кивком головы отпустил его.
— Ну вы, блин, даете, — протянул Владислав Анатольевич и, скрестив на груди руки, устало облокотился о спинку неудобного стула, перед этим пару секунд поерзав на нем.
К счастью, парни молчали. Если бы сейчас они вступили с трудовиком в диалог, думаю, что новой перепалки было бы не избежать. Интересно, что же будет в кабинете директора?
Не могу сказать, что мне было особо страшно… Нет. Скорее, любопытно. Я абсолютно искренне не считала себя в чем-то виноватой. Даже в том, что назвала Нику «подстилкой». На правду не обижаются. Это, наверное, единственная причина, по которой она перестала психовать на подобные оскорбления. Все мои знакомые, которые знали ее, искренне считали, что она в первую очередь — болтливая сплетница. Я в этом была с ними согласна, но где-то в глубине души понимала, что ее потенциал причинять людям зло был несколько больше, чем казалось окружающим. Кто знает, что скрывается в этой намалеванной блондинистой головушке, кроме обыкновенного желания унижать?
— Заходите, — равнодушно бросила секретарша, выйдя из кабинета директора.
Трудовик и два наших недо-джентльмена пропустили нас с Никой вперед, так что войдя в помещение, я замерла рядом с одноклассницей, не смея подойти к столу ближе, чем на хороших три метра. А то и больше.
Алексей Александрович, полный высокий мужчина, про которых говорят, что им уже давно за сорок, устало пригладил светлые волосы рукой, а потом, внимательно окинув взглядом серых водянистых глаз всех присутствующих, остановил его на мне, в недоумении сдвинув брови к переносице. Нервным движением он слегка ослабил галстук и, опустившись в широкое кожаное кресло, сложил пальцы «домиком», приготовившись внимать нашим объяснениям.
— Вот, Алексей Александрович, — немногословно объяснил трудовик, гордо задрав подбородок. — Драка в кабинете биологии. Чуть до сердечного приступа Лидию Владимировну не довели! Олухи!
— Спасибо, Владислав Анатольевич, можете быть свободны, — сухо проговорил директор.
Когда трудовик покинул кабинет, мне почему-то стало немного не по себе. Будто вместе с ним ушла и моя непоколебимая уверенность в собственной правоте. Я оглядела своих одноклассников. К моему удивлению, уверенней всех выглядел Наумов. Он почти с вызовом смотрел на директора, тогда как Степанов с Королёвой таранили взглядом пол.
— Ну? — директор слегка развел пальцы и снова соединил их «домиком». — Кто желает начать объяснения?
— Алексей Александрович, — неправдоподобно всхлипнула Королёва, но директор тут же ее перебил:
— Только не вы, Вероника. Павел? Может быть, вы?
— С радостью, — отозвался Паша, а мой желудок сделал внутри меня с испугу кульбит. — Степанов хотел ударить Дмитриеву. Я не дал ему это сделать. Вот и все, — закончил свое лаконичное выступление Наумов, простецки приподняв черные брови.
— Дмитриева оскорбила Королёву! — злобно ответил Степанов. Хотя, нет, не ответил. Почти выкрикнул, все еще боясь посмотреть в лицо директору.
— И вы, Анатолий, считаете, что это вам дает право поднять руку на девушку? — директор склонил голову набок, будто стараясь заглянуть Степанову в лицо.
Толян молчал. Краем глаза я видела, как гневно раздувались его ноздри. О, да. Он считает, что за это на меня можно не то, что руку поднять! Да за это меня следует на костре сжечь! Да-а-а… Любовь зла! Полюбишь и… Королёву! А та — Наумова! А тот — меня. А я?
Дурдом.
В моем кармане коротко зажужжал телефон. Догадываюсь, кто это. Прямо как почувствовал, что я о нем думаю.
— Молодые люди, вы в курсе, что любые подобные случаи под запретом в нашем лицее и строго караются исключением? — вздохнув начал директор, а внутри меня все опустилось. Чем? Исключением?!