— Урок начнется тогда, когда я скажу, Пархоменко! — рявкнула Лидия Владимировна, и все нехотя поспешили к своим местам за партами.
Классная поправила очки на носу, разложила на столе журнал, спрятав под него методичку, а потом, выпрямив спину, прошла к центру кафедры и оглядела класс, заставляя своих учеников затихнуть в ожидании.
— Несмотря на все мои протесты, родительскому комитету было сделано предложение: вы пишите пробные ЕГЭ с результатом выше среднего больше чем у девяноста процентов класса, и в таком случае мы делаем предвыпускную вечеринку, — последние слова Лидия Владимировна сказала нарочито презрительно. Видимо, чтобы мы все понимали, что эта вечеринка, которую так хотят устроить выпускники, является величайшей глупостью по ее мнению. Но я подозреваю, что если бы в предполагаемый вечер этого праздника у Лебедева не стояло дежурства, она бы первая побежала украшать актовый зал шариками. А я знала, что это глупое условие — лишь предлог, потому что завуч уже давно просила Лебедева на ней присутствовать. Еще в то роковое родительское собрание. — И, похоже, что вы действительно очень хотите этот ваш праздник…
Тут класс довольно загудел, оглядываясь друг на друга и лучезарно улыбаясь. Да, мы все потрудились на славу, и теперь все мы заслуживаем поощрения. Так ведь принято у взрослых? Мы съели весь обед и теперь хотим конфетку!
— Я хочу, чтобы к завтрашнему дню вы выбрали ответственных, кто будет помогать с организацией. И, естественно, на празднике будет присутствовать представители родительского совета! Мне ваши выходки осточертели, так что сами напросились.
Теперь по классу прокатился недовольный гул, а я невольно втянула голову в плечи, потому как было отчетливо слышно, что ребята вспомнили драку, в которой все почему-то считали виноватой именно меня. Несправедливо! Хотя, отчасти, это правда.
— И еще одна новость, на которой мне бы хотелось сегодня остановиться! — Лидия Владимировна чуть сменила тон, сделав его более дружелюбным, а когда она повернулась ко мне и изобразила на лице довольно-таки искреннюю лучезарную улыбку, мне чуть не поплохело!
Нет, пожалуйста, нет…
— Сегодня, в этот веселый весенний день…
— День дебила! — вставил с задней парты Степанов, перебив Лидочку.
— Значит, и ваш праздник, Анатолий! — не растерялась Лидия Владимировна, после чего Пархоменко одобрительно поджал губы, радуясь мгновенной реакции классной. А Лидочка явно приободрилась.
— Так вот, сегодня наша дорогая Мариночка стала совсем взрослой! Марина, поднимись, пожалуйста!
— Может не стоит? — с сомнением проговорила я, еще больше вжимая голову в плечи, искренне желая провалиться сквозь землю.
— Дмитриева, поднимитесь, — с нажимом попросила Лидия Владимировна, и мне ничего больше не оставалось сделать, кроме как встать со стула, сосредоточенно глядя на потертый линолеум и, словно полное посмешище, густо залиться краской…
— А теперь, давайте, ребята, как когда-то давно, когда мы были еще такими юными, и как мы это делали из года в год, на каждом вашем дне рождения… — улыбаясь, вещала Лидия Владимировна со своего места за кафедрой, а я ожидала, что сейчас весь класс, противно улыбаясь, начнет скандировать поздравления и где-то будет слышно вместо «С днем рож-де-нья!» «с днем де-би-ла!», а мои верные подруги будут молчать то ли в знак солидарности, то ли в знак всеобщего протеста…
Дверь кабинета раскрылась так неожиданно, что все, включая и меня, обратили свое внимание на вошедших Лебедева и Лазарко. Дмитрий Николаевич непонимающе посмотрел на меня, вопросительно подняв черные брови, а завуч, не менее удивленно оглядев класс, с сомнением спросила у биологички:
— А что, звонок разве уже был?
— У Лидии Владимировны урок начинается тогда, когда ей взбредет в голову! — отчаянный голос Андрюхи с задней парты.
— Так, кто это сказал?! — тут же воскликнула Лазарко. — Пархоменко? Ты что ли страх потерял? Тебя не учили, как надо разговаривать с преподавателями?
— Не тратьте свои нервы на Пархоменко, Наталья Николаевна, — устало проговорила Лидия Владимировна. — Этот человек — безнадежен! Звонка не было, мы вот… — кивок в мою сторону как раз в тот момент, когда я попыталась приладить свою драгоценную пятую точку обратно на стул, после чего я снова выпрямилась, поймав многозначительный взгляд биологички. Краем глаза я уловила, как Дмитрий Николаевич зашел в кабинет и, скрестив руки на груди, прислонился спиной к стене. Скользнув по нему взглядом, я почувствовала, что начала краснеть еще гуще, поэтому поспешила вернуться к созерцанию носков своих черных ботинок.
— Именинницу хотим поздравить! — закончила начатую мысль Лидия Владимировна, и Лазарко восхищенно охнула, словно я только что перед ней исполнила пару умопомрачительных кульбитов! Можно ли сгореть со стыда? Можно. И у меня появилась прекрасная возможность продемонстрировать это.
— Мариночка, куда это ты садишься?! — я снова попыталась присесть, но не тут-то было, Лазарко, похоже, напрочь забыла, зачем она пришла сюда. Кстати, интересно, зачем она сюда пришла с химиком? Дмитрий Николаевич теперь будет лицезреть мое публичное унижение, и, я уверена, не побрезгует высказываться по этому поводу при каждом удобном случае. Я говорила ему, что мой день рождения в апреле, но я никогда не говорила ему, какого числа. — Мы тебя все поздравляем, правда, Дмитрий Николаевич! Сколько тебе, Мариночка?
— Восемнадцать, — ответила я, обратившись скорее к своим ботинкам, чем к завучу.
— Да ты теперь совсем взрослая! Ну-ка давайте все вместе поздравим Марину! По-здра-вля…
По какой-то удивительной причине на этот раз скандировали всего одно слово — «поздравляем», и никаких «дебилов», «дураков»… Ну, кроме меня, естественно, потому что чувствовала я себя, мягко говоря, глупо. Особенно после того, как снова бросила быстрый взгляд на Дмитрия Николаевича и увидела его довольную и злорадную улыбку…
***
Парты для семинара были сдвинуты в два ряда. По классу гулял по-весеннему теплый сквозняк, хоть официально двухстороннее проветривание в лицее было запрещено. Но Лебедеву Дмитрию Николаевичу было, похоже, на это начихать. Он выглядел уставшим и сосредоточенным, перебирая листочки, исписанные мелким почерком, и изредка поглядывая на вошедших в класс учеников, которые, бросая робкие взгляды на него, неуверенно занимали места за партами.
— Старосты, — властно позвал химик, и я тут же подняла на него глаза. — В лаборантскую, за задачниками.
— Учебники не доставать? — спросила Фаня, высунув из сумки учебник по химии.
— Эти детские сказочки перед сном будете себе читать, Хвостова, — Дмитрий Николаевич взял со стола очки и надел их. — Сегодня мы будем заниматься по моим конспектам и институтским задачникам. Разберем кое-что поинтереснее. Конечно же, если вы прочли то, что я вам задавал.
— Здесь становится жарко! — услышала я голос Наумова, и, к моему удивлению, химик на это лишь усмехнулся.
Забрав со стола огромную стопку задачников, которые приготовил для трех старост одиннадцатых классов Дмитрий Николаевич, я стала раскладывать книжечки на парты и, когда все расселись на свои места и затихли, я положила последние четыре задачника на первую парту и попыталась пролезть на свое место, но тут услышала свою фамилию.
— Дмитриева, — голос Дмитрия Николаевича был «буднично-агрессивен», так что даже я иногда забывала, что между нами что-то есть, кроме чисто деловых отношений. — Раз уж ты стоишь, то давай, вытри доску.
Ну, конечно, Дмитрий Николаевич! Полы не помыть?
Конечно же, я не произнесла ни слова и покорно направилась за кафедру, взяла тряпочку и, быстро намочив ее, стала стирать корявые каракули нашего химика, начертанные мелом на доске, словно это писала припадочная курица лапой. Справившись, я положила тряпочку и только направилась к своему месту, как вновь услышала голос Лебедева.
— Берите мел, пишите тему.
Ладно. Мне не сложно. Я, в общем-то, и семинар за вас могу провести, Дмитрий Николаевич. А что? Если вы мне дадите свои лекции…