Той ночью… Раствор не подействовал и на Тристена.
Мы не могли понять, что пошло не так. Или у меня на языке осталось стишком мало, или содержимое пузырька уже выдохлось.
То, что произошло между ним и его отцом в нашем горящем доме, дело рук только самого Тристена.
Он так и не рассказал мне, что же случилось после того, как я вытащила маму на улицу. Огонь полностью уничтожил тело доктора Хайда, так что расследования не было.
Иногда я смотрела на Тристена и гадала, использовал ли он какое-то оружие или убил его голыми руками. Но для меня было важно лишь то, что из захваченного огнем дома вышел Тристен, спотыкаясь и задыхаясь от дыма. И упал на землю во дворе. Его лицо, руки и одежда были все в саже. Невозможно было понять, есть ли на нем кровь.
Нет, события той ночи навсегда останутся для меня тайной. Но я знаю, что они снова приоткрыли темную сторону его души или породили какую-то новую тьму — и он снова обрел композиторский дар.
Считал ли он, что заплаченная цена была слишком высока? Я не задавала ему этот вопрос, несмотря на нашу любовь. Я чувствовала, что он не смог бы ответить, даже если захотел бы.
Я ощущала волнение сидевших вокруг меня слушателей — порожденная силой зла прекрасная мелодия, в которой Тристен раскрыл перед ними свой внутренний мир и свою душу, подходила к триумфальному завершению.
Когда он доиграл, некоторое время толпа ошеломленно молчала, а Тристен сидел, низко склонив голову, — он старался прийти в себя, как и в тот вечер, когда играл в моем старом доме. Потом раздались аплодисменты, кое-кто из слушателей даже поднялся.
Тристен тоже встал и тепло улыбнулся:
— Спасибо.
И он ушел за кулисы, но тут же вернулся и направился в зрительный зал. Люди старались дотронуться до него, привлечь его внимание, словно он уже был звездой, но он, вежливо извиняясь, шел ко мне, не сводя с меня глаз.
— Я рад, что ты пришла, — сказал он, целуя меня в губы.
Я дождаться не могла, когда мы останемся наедине, чтобы поцеловать его покрепче. Интересно, когда-нибудь его прикосновения перестанут вызывать во мне такой трепет?
Нет.
— Было чудесно, — сказала я.
— У тебя предвзятое мнение, — поддразнил меня он. Глаза его сверкали. Потом он повернулся к моей маме: — Рад вас видеть, миссис Джекел. Мне приятно, что вы пришли.
— Тристен, — мама вежливо кивнула, — я тоже рада тебя видеть.
— Нам пора на вокзал, — сказала я, глядя на часы. — Время поджимает.
— Конечно. — Тристен взял меня за руку и повел к выходу. — Идем.
Когда мы вышли на улицу, он поймал такси, и до вокзала мы ехали молча. Я, как обычно, смотрела из окна, выискивая пухлого человечка со шрамом под глазом, который на его лице оставила я. Когда той ночью приехали пожарные, мистер Мессершмидт воспользовался воцарившейся суматохой и исчез.
Нам всем хотелось бы знать, куда он делся. На тротуарах Манхэттена народу было полно, я всматривалась в эту толпу, думая, что он вполне мог бы попробовать скрыться в городе, где проживало восемь миллионов человек. А если я его найду?.. Я, честно говоря, не знала, что бы я сделала.
— Приехали, — объявил Тристен.
Он вылез из машины и открыл перед нами дверь. Потом расплатился с водителем, отказываясь от денег, которые ему пыталась вручить мама, несмотря на то что, возможно, в ближайшие дни ему придется обойтись без ужина. Он унаследовал все, чем владел его отец, но денег этих не трогал, предпочитая пробиваться самому. Он хотел положить начало новому роду Хайдов.
Когда мы дошли до поезда, я обняла маму.
— Я вернусь в воскресенье, — пообещала я. — В школу успею.
Мама нахмурилась:
— Ты со мной не поедешь? Я думала…
— Нет, я останусь с университетскими подругами, — соврала я.
Разумеется, я собиралась провести все это время с Тристеном, в дешевой грязной квартирке, где он жил с другими музыкантами, пытающимися выбиться в люди, и где мы все равно не могли остаться наедине. Но мама не обрадовалась бы этой правде, так что пришлось соврать.
Не потому, что я боялась ее гнева. Нет, она уже не могла мной командовать, я была достаточно взрослой, чтобы жить по собственным правилам. Я солгала, чтобы не ранить ее.
— Ладно, Джилл. — Мама тоже обняла меня. — Но будь осторожна, хорошо?
— Я за ней присмотрю, — пообещал Тристен, прижав меня к себе. — Не беспокойтесь.
Мама села в поезд, мы с Тристеном махали ей и ждали, пока последний вагон не скроется из виду.
— Я уже говорил, что люблю тебя? — спросил Тристен. Он развернул меня к себе и убрал непослушную прядь волос за ухо — теперь это была его обязанность.