Передатчик, генерирующий метровую волну, был включен.
— Она проходит, — заметил Барнет.
— Как вы узнали? — спросил Паркинсон Марлоу.
— Возвращается только очень слабый сигнал, — ответил Марлоу. — Видно на экране. Большая часть мощности поглощается или уходит через атмосферу в космос.
Следующие полчаса прошли в наблюдении и обсуждениях. Затем все оживились.
— Сигнал растет.
— Смотрите! — воскликнул Марлоу. — Он стремительно растет!
Отраженный сигнал продолжал расти около десяти минут.
— Он достиг насыщения. Сейчас он полностью отражается, — сказал Лестер.
— Похоже, вы были правы, Крис. Мы находимся, вероятно, около самой критической частоты. Отражение происходит на высоте около восьмидесяти километров, как мы и ожидали. Ионизация там, должно быть, в сто или тысячу раз выше нормы.
Еще полчаса потратили на измерения.
— Лучше посмотрим, что делается на десяти сантиметрах, — предложил Марлоу. Переключили тумблеры.
— Мы на десяти сантиметрах. Волна свободно проходит сквозь атмосферу, как, конечно, и должно быть, — отметил Барнет.
— Осточертела мне эта наука, — сказала Энн Холей. — Пойду заварю чай. Пойдемте со мной, Крис, если вы в состоянии оставить на несколько минут свои метры и шкалы.
Немного погодя, когда они пили чай и разговаривали на общие темы, Лестер изумленно воскликнул:
— Боже праведный! Взгляните-ка!
— Невероятно!
— Но это так.
— Отражение десятисантиметровой волны увеличивается. Это значит, что ионизация растет с колоссальной скоростью, — объяснил Марлоу Паркинсону.
— Опять какая-то чертовщина. — Выходит, ионизация увеличилась в сотни раз, хотя не прошло и часа. Невероятно.
— Давайте теперь пошлем сигнал на волне в один сантиметр, Гарри, — сказал Кингсли Лестеру. Вместо десятисантиметрового сигнала был послан односантиметровый.
— Ну, он отлично проходит, — заметил кто-то.
— Погодите. Через полчаса и односантиметровая волна начнет отражаться, попомните мое слово, — сказал Барнет.
— Какое сообщение вы посылаете? — спросил Паркинсон.
— Никакого, — ответил Лестер. — Мы просто посылаем непрерывную волну. Как будто это что-нибудь мне объяснило, подумал Паркинсон. Но, хотя ученые просидели у приборов несколько часов, ничего значительного не произошло.
— Да, волна по-прежнему проходит. Посмотрим, что будет после обеда — сказал Барнет.
После обеда односантиметровая волна продолжала беспрепятственно проходить сквозь атмосферу.
— Может быть, переключим опять на десять сантиметров? — предложил Марлоу.
— Ладно, попробуем. — Лестер переключил тумблеры. — Интересно, — сказал он. — Она проходит теперь и на десяти сантиметрах. Видимо, ионизация падает, и к тому же очень быстро.
— Возможно, это образование отрицательных ионов, — проговорил Вейхарт.
Через десять минут Лестер возбужденно закричал:
— Глядите, сигнал снова растет!
Он был прав. В течение следующих нескольких минут отраженный сигнал быстро рос, приближаясь к максимальному значению.
— Теперь полное отражение. Что нам делать? Возвращаться к одному сантиметру?
— Нет, Гарри, — сказал Кингсли. — У меня есть революционное предложение пойти наверх в гостиную, выпить там кофе и послушать, что нам сыграют дивные руки Энн. Я предлагаю выключить все часа на два, а потом вернуться опять.
— Ради бога, Крис, что вы придумали?
— О, это совершенно дикая, сумасшедшая идея. Но надеюсь, вы простите мне ее в виде исключения.
— В виде исключения! — воскликнул Марлоу. — Да вам потакают, Крис, с того самого дня, как вы родились.
— Может, этой так, но едва ли ваше замечание очень вежливо, Джефф. Пошли, Энн. Вы давно собиралось сыграть нам Бетховена. Опус 106.[6] И вот вам удобный случай.
Часа через полтора, когда в ушах у всех еще звучали аккорды Большой сонаты, компания вернулась к передатчику.
— Попробуем один метр сначала, вдруг повезет, — сказал Кингсли.
— Держу пари, что на одном метре полное отражение, — сказал Барнет, включая тумблеры.
— Нет, черт побери! — воскликнул он, когда через несколько минут приборы нагрелись. — Волна проходит. Трудно поверить, но это совершенно ясно видно на экране.
— Будете ли вы, Гарри, держать пари о том, что случится дальше?
— Я не буду держать пари, Крис. Это хуже, чем играть в жмурки.
6
Речь идёт о сонате Бетховена си бемоль мажор № 29, сочинение 106 (Большая соната для фортепиано).