Утро 2 января 1912 года. Асхабад.
Канцелярия Начальника области.
В семь ноль-ноль полковник Дзебоев, как всегда, входил с парадного крыльца в Канцелярию Начальника области. Его встретил командой «Служба, смирно!» оперативный дежурный полковник Солоницын, отрапортовавший:
– Господин полковник! За время моего дежурства в Закаспийской области происшествий не случилось!
– Вольно! Здравствуйте Павел Петрович! Как ночь прошла?
– В общем, тихо. Проблем нет, новости есть.
– Заходите, поговорим.
Вслед за полковниками в кабинет на цыпочках проскользнул помощник оперативного дежурного пехотный капитан с подносом. Без напоминаний – черный чай с лимоном!
Минут через десять Солоницын, оставив у Дзебоева почту, вышел, но вернулся.
– Господин полковник! К Начальнику области на прием двое штатских просятся. Из приезжих. С паспортами. В цилиндрах и с тросточками. На французском изъясняются. Мне не совсем понятно, чего хотят. Будь немцы, разобрался бы.
– Зарегистрируйте, пропустите ко мне. Начальник вернется только четвертого.
Вошли двое. Молодые. Ухоженные. Услужливо-наглые. Серые короткие французские пиджаки, брюки в обтяжку. Белые шёлковые шарфы ниже колен. Пальто и цилиндры, видно, оставили в гардеробной. В руках трости с фигурными рукоятками, большие дорогие портфели с позолоченными замками.
– Разрешите представиться: импресарио Театра-варьете «Сафо Эротик» – мсье Мышковец – это я и мсье Сатурляев – мой компаньеро. Vue charmante! Вью шарман! Феерическое зрелище! – с порога начал первый, протягивая полковнику Дзебоеву для рукопожатия руку в белой лайковой перчатке.
Дзебоев сделал вид, что не понял. Жестом указал на свободные стулья у двери.
Мышковец ничуть не был обескуражен холодным приемом. Второй, названный Сатурляевым, не церемонясь, начал раскатывать на большом «штабном» столе афиши и раскладывать фотографии.
– Certains de nos affiches, monsieur! Voici le texte de versets. Voici quelques photos. Les plus belles filles. Il n'ya pas ; Paris! – продолжил слегка грассирующим тенорком месье Мышковец. – Вот тексты куплетов. Вот фотографии. Самые красивые девушки. Таких нет и в Париже! Вот наши афиши, господин полковник!
В унисон к тенору вступил баритон.
– Notre point de vue a ;t; ent;rin; par les ma;tres de leurs Excellences les gouverneurs, les maires et les chefs de la police d'Odessa et ; Chisinau. Pas de politique. Sans abominations. Juste un peu de sensualit;. Bien s;r, pas pour les enfants!* – хорошо поставленным звучным голосом профессионального шпрехшталмейстера привлек внимание Дзебоева Сатурляев.
………………………………………….
* Франц. – Наше представление было одобрено господами их превосходительствами губернаторами, градоначальниками и полицмейстерами Одессы и Кишинева. Никакой политики. Без мерзости. Только чуточку чувственности. Конечно, не для детей!
………………………………………….
А за Сатурляевым снова Мышковец:
– La saison estivale 120 spectacles dans les villes la c;te de la Mer Noire! Immense succ;s! Six beaut;s, des danseurs, six belles jeunes hommes, des acrobates ... usine de minimum! Douze Orchestre personnes. Le violon les plus talentueux et les tuyaux en Russie!* –
………………………………………….
* Франц. – Весь летний сезон в сто двадцать выступлений в городах побережья Черного моря! Бешеный успех! Шесть красавиц-танцовщиц, шесть прелестных юношей-акробатов… Минимум мануфактуры! Двенадцать человек оркестр. Самые талантливые и знаменитые скрипки и трубы России!
…………………………………….
Дзебоеву пришлось прервать слаженный дуэт стуком портсигара о стол, повысить голос:
– Arr;tez, messieurs! Je comprends tout, m;me si votre fran;ais serait mieux. S'il vous pla;t en Russe. Vous ;tes sous le drapeau Russe et non pas sur la Seine.
………………………………………….
* Франц. – Остановитесь, господа! Я все понял, хоть ваш французский мог бы быть и лучше. Прошу по-русски. Вы под флагом России, а не на набережной Сены.
………………………………………….
Незваные просители приумолкли, ели глазами господина полковника.
Дзебоев продолжил:
– Начнем с документов. Прошу на стол ваши паспорта и всю разрешительную документацию на ваше варьете, включая автографы вами упомянутых губернаторов и градоначальников!
Сатурляев в полнейшем серьёзе сделал сложнейший испанский реверанс и положил на стол Дзебоева паспорта и несколько листов добротной писчей бумаги, расписанных широкими росчерками и усыпанными чернильными и сургучными печатями.
Мышковец рядом положил пергаментный сверток размером с добрый кирпич, крест-накрест заклеенный банковской бумажной лентой. С поклоном сделал шаг назад.