– Кажется все в сборе. Прошу вас, господа артисты. Вы у нас в Асхабаде первые с предложением зрелища, которое сами называете «Эротик». Прошу рассказать обществу то, что рассказывали мне. Зачитать программу выступлений. Продемонстрировать свои афиши, фотографии сцен…
Дважды просить не пришлось. Мышковец и Сатурляев, почувствовав себя «на публике», говорили горячо, вдохновенно. Демонстрировали афиши, изданные на русском и французском в Париже и в Бухаресте. Пустили по рукам фотографии своих юных красавиц и акробатов.
Увы, на третьей минуте выступления их дуэт был остановлен самым решительным образом. С места поднялся высокий человек с фигурой героя кавказского народного эпоса – Джавров Захарий Давидович, издатель и редактор газеты «Асхабадъ». Его глаза просто пылали скрытым гневом. На лице – не скрываемая мина отвращения. Над головами артистов его мощная длань с указующим перстом, направленным на одну из афиш. Его голос тих, но слова отчетливы. Было понятно, что взятое пиано речи в любую минуту будет разорвано громовым форте!
– Прошу ответить мне, господа импресарио, где вы предполагаете разместить ваши афиши?
– Как где? – не понял вопроса Мышковец. – Там же, где в городе их расклеивают традиционно. На афишных тумбах, на заборах, на стенах базарных лавок, хозяева которых не будут протестовать…
– То есть публично?!
– Конечно, публично. Как же иначе! У афиши основное предназначение – привлечение публики! Ни в Букуреште, ни в Кишиневе, ни в Одессе нам не задавали подобных вопросов. На афишах фигуры красивых женщин в скромных позах, повернутых так, чтобы не были видны интимные места… Вы что, никогда не были в залах европейской живописи Санкт-Петербургского Эрмитажа? Никогда не видели мраморных богинь эллинистического мира? Давно пора принести европейскую культуру в дебри дикой Азии!
Рука Джаврова все еще была поднята над головой импресарио. Захарий Давидович опустил руку, медленно повернулся к Дзебоеву:
– Владимир Георгиевич! Сделайте что-нибудь! Эти афишки, расклеенные в Асхабаде, нам дорого будут стоить. Эта провокация обернется националистической резнёй! И в первую очередь разорвут на части господ импресарио и артистов этого варьете. Никакие казачьи кордоны от гнева толпы не спасут! Здесь не Париж, не Бухарест… И никогда Асхабад не будет ни Содомом, ни Гоморрой! Я все сказал. Я ухожу.
Джавров повернулся и устало пошел к двери.
Дзебоев обнял его за плечи, усадил на свободный стул.
– Подождите, Захарий Давидович. Для того мы все здесь и собрались, чтобы решить непростой вопрос.
И, обращаясь к обществу:
– Другие мнения будут? Может, в самом деле настало время раскрепощения женщины в Средней Азии? Разрешим представления «Сафо Эротик», запретим ношение платка-яшмак для женщин-туркменок, чадры – персиянкам, паранжи – узбечкам? Что-то я на Асхабадских улицах не видел русских женщин в декольте и с обнаженными спинами в теплые дни?
– Именно! – обрадовался Мышковец, не уловивший иронию в словах Дзебоева. – Именно. Асхабад, это чей город? Российской империи или нет? Европейский, или нет? Давно пора принести европейскую культуру в дебри дикой Азии!
– Интересная фраза, господин Мышковец, – сказал Дзебоев. – Сами придумали, или его высочество принц Николаи подсказал?
– Именно! – снова обрадовался Мышковец. – Принц Николаи – умнейший человек, настоящий образец культурного европейца!
Собравшееся общество зароптало. Люди начали вставать, хотели разойтись. Минкин делал снимок за снимком. Илларион стенографировал выступления. Журналист из «Закаспийского обозрения» подошел к Дзебоеву:
– Господин полковник! Благодарю за приглашение. Если примете решение благоприятное для этих господ, можете не ставить редакцию в известность. Сами все увидим. А статья о сегодняшнем собрании будет опубликована в завтрашнем номере!
Дзебоев ответил, обращаясь ко всему обществу. Пришлось повысить голос.
– Не спешите. Собрание не окончено. Есть еще вопросы. Прошу всех сесть на свои места и помолчать еще десять минут. Реакция общества мне понятна. Теперь вопрос к господам импресарио: – Прошу повторить, когда состоялись гастроли вашего варьете в Бессарабии, в Кишиневе?
– В августе 1911 года, – ответил Сатурляев. – Мы предоставили вам разрешение, выданное господином губернатором Харузиным.
– Все слышали? – спросил Дзебоев.