– Я полагаю, что у не только у меня сегодня было к вам дело, но есть и у вас ко мне. Если найдете минут тридцать, прошу ко мне в кабинет на Инженерную. Разговор будет!
*****
Через двадцать минут «Рено» стоял на Андижанской у дома полковника Баранова.
Ворота на замке, но калитка открыта. Не обращая внимания на лай щенков, Дзебоев вошел во двор, прошел по расчищенной от снега дорожке к крыльцу дома. Поздоровался за руку с нестроевым казаком Пантелеевым, убиравшим со двора снег, перебросом сгоняя его в сугробы, наваленные под садовыми деревьями. Поднялся на крыльцо, постучался. Вышла старая казачка Мария Васильевна, жена Пантелеева. Проводила Владимира Георгиевича в зал.
С тахты поднялась Татьяна Андреевна. С первого взгляда на хозяйку было понятно: в этом доме праздником и не пахнет. Без улыбки. Под глазами темные круги. Голос тих, ровен, совершенно не окрашен.
– Здравствуйте, Владимир Георгиевич!
– Здравствуйте, Татьяна Андреевна! С Новым годом вас!
– С Новым годом. От Максима Аверьяновича известий нет? Всю ночь на телефон смотрела… Так и не позвонил. Обедать будете?
– Не смотрите на телефон, Татьяна Андреевна. В Персии он. Нет возможности позвонить. Но известие есть. Письмецо,с! И не одно. Простите, они доставлены в канцелярию вскрытыми. Уже работает военная контрразведка. Не обессудьте.
Баранова прижала письма к груди, повернулась к Дзебоеву спиной, хотела уйти в спальню.
Дзебоев остановил её:
– Татьяна Андреевна! Успеете прочитать. Подарки примите! Это вам от меня, это Леночке. Как вернутся, пусть позвонят мне, приеду. Застрял их скорый поезд на Кель-Ата. Это здесь снежок легкий и пушистый, а в предгорьях навалило сугробы в рост человека. Пути расчищаются. Не переживайте, они едут, к вечеру будут дома!
Татьяна Андреевна порозовела. Попыталась улыбнуться, но расплакалась. Промокнула глаза платочком.
– Простите, больше не буду. Спасибо вам за все Владимир Георгиевич! Хорошо. Не буду плакать. Буду ждать. А сейчас начну одеваться. Срочный вызов на операцию. Я ассистирую. Молодой человек, служащий первой мужской гимназии в гололёд пострадал. Порваны связки правой ноги, возможно закрытый перелом. Еду.
Простились.
В два часа пополудни полковник Дзебоев вошел в свой кабинет в Канцелярии Начальника Закаспийской области и Командующего войсками.
В приемной его уже ждал брандмейстер Горшков.
Жестом пригласил войти.
– Присаживайтесь, Семен Никитич. Есть результаты?
Дернул шёлковую ленту механического звонка, коротко приказал дежурному офицеру: «Два чая!».
– Виноват,с, господин полковник! Нет чая. Самовар распаялся.
Дзебоев глубоко вздохнул, набрал побольше воздуха и с минуту молча смотрел в стену. Потом выдохнул. Стараясь не повышать голос, спросил:
– Когда распаялся?
– С ночи. Вода ушла, а угли остались… Недоглядели!
– Почему не вызвали лудильщика? Этих мастеровых на текинском базаре без малого десяток работу ищут! Почему не купили новый? Ноги в руки и бегом в Гранд-отель. В ресторане получите у шеф-повара кипящий самовар и принесете сюда. И чтобы я с этого дня нарды в дежурной службе не видел. Уставы читать будете. Исполнять!
Повернулся к Горшкову:
– Что ж, начнем без чая. Давайте самое существенное. Уверен, вы ничего не упустили и все сделали правильно. Давайте, выкладывайте результат!
– Есть результат, Владимир Георгиевич! Истопник гимназии Иван Сизов. Молодой, двадцать четыре года. Бывший ученик этой гимназии. Не окончил. За год до предполагаемого окончания умер его отец, железнодорожный кондуктор. Пришлось гимназию оставить. Работал в паровозоремонтном депо слесарем. По вине стропальщика сорвавшимся грузом повредил локтевой сустав левой руки. Инвалид. В гимназию взяли на работу из жалости. Пенсии не получает. Депо зажилило!
– Проверьте этот факт и разберитесь с депо! – приказал Дзебоев.
– Слушаюсь! – Горшков пометил в своем блокноте и продолжил: – Отпечатки пальцев на этикетках идентичны отпечаткам пальцев на предметах в его доме. На его полотенце тоже кровавые пятна. Его мать утром тридцатого декабря перевязывала Ивану правую кисть руки. Порез был небольшой, но кровь сворачивалась плохо. В больницу не обращались. После перевязки Сизов ушел на работу в гимназию. Вечером тридцатого вернулся домой часов в восемь. Тридцать первого ушел на работу в семь утра. Домой не вернулся до сих пор. Где он, мать не знает. Это все.