Конники отстали.
Но с пригорка беглец увидел в лесу наши обозы и круто повернул вправо. Снова набрав скорость, он помчался в обход Хутора, по гребню бугра, обстреливаемый из сотни винтовок.
— Вот сволота! — кричали партизаны. — Неужели уйдет?
— Пулеметы к бою! — крикнул Анисименко.
В один миг на снежной косе появился станковый пулемет. Он тотчас застрочил, и видно было, как пули взбивали снег возле беглеца.
— Прибавь… Прибавь!.. Недолет, — приговаривал Сачко, корректируя огонь.
Колосов схватился за рукоять «максима», и гестаповец, взмахнув широко руками, плюхнулся на снежное поле.
К убитому побежало человек десять партизан.
Жители Хутора облегченно вздохнули. Веселье, временно прерванное, возобновилось с новой силой.
На станции партизаны грузили на подводы патронные ящики, снаряды, минометы, мины, ружья, пулеметы.
Сотрясая землю, начали рваться артиллерийские снаряды ненужного нам калибра; закачавшись, точно дерево от сильного ветра, повалилась водокачка, упала на землю и рассыпалась; рвались толовые шашки на стрелках: Хутор отмечал свою победу над гитлеровским гарнизоном.
Однако на этом операция на Хуторе Михайловском не закончилась. Немцы, узнав о происшедшем, решили проучить партизан.
Из Ямполя сообщили гебитскомиссару Линдеру, что нескольким солдатам удалось прорваться сквозь партизанские заставы в Ямполь; солдаты говорили, что в Михайловском разыгралась «трагедия», гарнизон разгромлен на́голову, военные склады и стоявшие в тупике эшелоны стали добычей партизан. Немного спустя поступили запоздалые донесения разведки. Оказалось, что еще ночью «неизвестный вооруженный отряд, передвигавшийся более чем на трехстах подводах», прошел через село Родионовку и втянулся в Неплюевский лес по дороге на Чуйковку — к Хутору Михайловскому. — Следует полагать, — добавил комендант, — что отряд шел из Хинели.
Через полчаса обер-лейтенант Герман в городе Шостке слушал приказ Линдера, передаваемый открытым текстом по телефону.
Верный долгу службы и помня директивное указание генерала Неймана, Линдер диктовал в телефонную трубку:
«Требую, чтобы не позднее, как через четыре часа злоумышленники были наказаны, а захваченное ими вооружение и военное имущество возвращено. Положение в Михайловском Хуторе должно быть восстановлено. С этой целью всеми наличными силами ямпольского гарнизона необходимо атаковать партизан в Михайловском, а отряду обер-лейтенанта Германа немедленно выехать из Шостки, стать на пути отхода партизан и уничтожить их из засады в районе деревни Родионовки».
В Середино-Буду был передай приказ не допускать отхода партизан, в северном направлении к Брянскому лесу.
Записав приказ Линдера, Герман положил блокнот в боковой карман кителя, и через час рота Германа была уже в Свесе, в рабочем поселке, приютившемся на южной опушке Неплюевского леса.
Оставив буксующие в сугробах автомашины, Герман с двумя взводами солдат ускоренным шагом поспешил к Марчихиной Буде. Тут ему удалось посадить своих солдат в сани и быстро занять деревню Родионовку. Окруженная со всех сторон лесом, Родионовка приткнулась северной окраиной к возвышенному берегу реки Ивотки. За крутым спуском к реке сразу же начинался Четвертиновский мост — очень длинное деревянное сооружение. Лес отступал от реки метров на восемьсот, и всё болото, вытянувшееся вдоль Ивотки, представляло собою чистую белую поляну, лишенную какой-либо растительности. Мост и плотина, длиною примерно в триста метров, и ровное, покрытое снегом болото были местом, где Герман рассчитывал снять обильную жатву.
Замысел обер-лейтенанта состоял в том, чтобы пропустить через мост большую часть партизанской колонны, а затем, открыв отсечный огонь по ее хвосту, расстрелять остальных в упор, на мосту и за мостом. Было очевидно, что успех задуманного разгрома партизан зависел от дисциплины и плотности огня. Поэтому Герман, сосредоточив все свои пулеметы на опушке маленькой сосновой рощи и желая самолично управлять огнем каждого пулемета, разместился тут же на опушке.
В ожидании подхода партизан обер-лейтенант измерил расстояние, назначил каждому пулемету рубежи и секторы для обстрела, проверил прицелы, а потом, не видя противника, предался обозрению ландшафта.
Прикладывая к глазам бинокль, Герман оглядывал дремлющие голубоватые дали.
И то, что открылось взору обер-лейтенанта, напомнило ему окрестности небольшого восточно-прусского городка Гросс-Скайсгирена, где он родился и провел детские годы.
Как много раз любовался он в детстве синевой лесов, уходящих к Балтийскому побережью. И как страстно мечтал владеть теми вечнозелеными хвойными лесами, которые там, у далекого Гросс-Скайсгирена, принадлежали могущественному магнату Герингу. Да, тому Герингу, который в глубине лесов под Тильзитом выстроил так называемые охотничьи дачи, оборудовал их механизированными стрелковыми тирами и содержал в них тайно от рейхстага коричневые легионы, те легионы, которые сожгли на заре гитлеровского восхождения рейхстаг и уже завоевали с фюрером почти полмира.
Объятый тишиной, Герман долго любовался сказочным нарядом лесов и, конечно же, мечтал о подвиге, который совершит он сегодня и который проложит ему путь к богатству, к славе…
И как знать, быть может, Герман надеялся втайне, что после победы над Россией фюрер вспомнит о верноподданнической службе обер-лейтенанта и наделит его в этом благодатном крае лесной дачей…
Герман любовно оглядел пышный, бодрый, ощетинившийся и сверкающий на солнце молодой сосенник. За ним возвышались могучие лапчатые ели. Далее кудрявый дубняк, за поймой Ивотки снова плотные массивы лиственной породы, а на горизонте вправо, влево и вдаль простерлась туманная синева, подпираемая бронзовыми стволами стройных сосен.
Опустив бинокль, Герман посмотрел влево. Рядом, на соседнем холме, возвышаясь над поясом молодого ельника, стояла веселая рощица из березы. Лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь покрытые наледью ветви, искрились радужными огоньками.
Лейтенант прищурился и перевел взгляд ниже, на густо зеленеющую посадку ельника, и уловил в ней чуть приметное движение. «Кто там?» — инстинктивно хватаясь за кобуру, крикнул он.
Из кустов ельника ударили пулеметной очередью. Подсеченные пулями ветки посыпались на снег. Над сверкающей поляной раздалось грозное русское ура.
Стрельба была слышна еще где-то левее, в тылу расположения засады эсэсовцев.
Как налетевший ураган гнет и выворачивает с корнем деревья, так согнул и повалил противника внезапный, решительный удар народных мстителей. Пораженные фланговым огнем и опрокинутые атакой с тыла, гитлеровцы искали спасения в глубине маленькой рощи. Неорганизованный огонь и в лесу уже не мог изменить положения. Эсэсовцы пустились бежать через поля, преследуемые прицельным огнем тех, кому они готовили засаду.
Скоротечный бой у Четвертиновки закончился, как и в Михайловском, полной победой партизан.
Обер-лейтенант Герман — чернявый, высокого роста молодой человек, с разбитым плечом, двое его офицеров и полтора десятка солдат были взяты в плен. Семь пулеметов, автоматы и винтовки, пистолеты, два миномета и нерасстрелянный запас патронов — всё это досталось нам.
В штабе Гудзенко на лесокомбинате обер лейтенант Герман рассказал о переполохе немецкого командования и организации засады. У него отобрали записную книжку с приказом гебитскомиссара Линдера и схемой-наброском засады у Четвертиновки. Все пленные были отборными головорезами, в новом, безупречно чистом обмундировании, с эмблемой карателей на нарукавных шевронах: черепом со скрещенными костями.
Герман так и не узнал, в чем заключалась «тайна» позорного его разгрома. А дело обстояло просто.
В домике лесника, в так называемой Четвертиновской даче, которая стояла среди сосен, сразу за мостом, еще с вечера дежурил мой наблюдательный пост. Предполагая, что фашисты устроят засады против нас в столь опасном месте, как четвертиновская переправа, я оставил там Гусакова, Пузанова и Коршка да еще местного партизана из ямпольцев — лесника, хозяина Четвертиновской дачи. Жена лесника уехала гостить к матери в Родионовку, там и ночевала.