— Позвольте, товарищ Руднев, — возразил Гудзенко, — известно ли вам, откуда была брошена дивизия против вас, в район Путивля?
— Да, известно: из Нежина!
— И тем не менее это не помешало ей выбить вас из-под Путивля, — сказал Гудзенко.
— Но мы решаем вопросы перебазирования не вслепую. Наша глубокая разведка вернется через два-три дня. Тогда мы примем нужное решение.
— Будет поздно, товарищ Руднев, — заметил я. — 102-я дивизия воюет против нас так же, как воевала против вас и 105-я. Штаб имеет показания пленных из этой дивизии. Думаю, что это достаточно убедительно.
Сейчас я могу признать, что совещаний, где высказалось бы столько разноречивых мнений партизанских руководителей, немного на моей памяти. Да это и понятно. Положение было чрезвычайно сложным, опыта командиры имели мало, а авторитет штаба был еще не велик.
Фомич попросил высказаться командира Севского отряда — Хохлова. Тот, не желая выступать, ответил с места.
— Хоть иди, хоть сбоку гляди… А мне из своего леса податься некуда… И обозов у меня нет. На чем я повезу боеприпасы? С осени собрал кое-что из патронов, а чтобы перевезти, подвод восемьдесят потребуется…
— А ты, Хохлов, часть патронов Покровскому передай, — предложил Гудзенко, — вот и разгрузишься.
— Лишних у меня нет. Я собирался воевать не одну неделю, как Покровский… — с неожиданной ехидцей заключил Хохлов и замолчал.
Командиры задымили еще гуще, избегая глядеть друг на друга. «Что угодно, но отдать кому-либо боеприпасы — ни за что!» — можно было прочесть на их лицах.
— Патроны — не деньги: потратишь — не вернешь! — крякнул Гнибеда.
Командир Шалыгинского, как бы про себя, но так, чтобы другим было слышно, заметил:
— Партизанское дело такое: не умеешь командовать — не берись, другие найдутся…
Руднев, глядя на Покровского, спросил:
— А сколько вам патронов нужно, товарищ?
— Если по боекомплекту на пулемет, то минимум шестьдесят тысяч. В таком случае буду еще держаться… хотя бы одними пулеметчиками…
Руднев посмотрел на Ковпака, тот ответил:
— Хлопцы добре дерутся: пару тысяч позычим, хоть и сами сто верст прошли с боями.
— Помочь, товарищи, нужно Покровскому. Я предлагаю всем сделать это, — сказал Руднев, обращаясь к председательствующему.
Фомич кивнул.
— Я тоже пять тысяч выделю, — заверил Гудзенко.
— И мы окажем поддержку, — сказал Фомич. — И товарищу Хохлову предложим — пусть поделится… Как вы, товарищи севцы?
Фомич ждал. Все обернулись к Хохлову.
— Ну что ж, и мы не хуже людей. Тысяч двадцать я товарищу Покровскому выделю и завсегда поддержу. Мне только хотелось, чтобы и другие взаимную выручку понимали…
Все рассмеялись. Поднялся капитан Гудзенко. Тихо, не спеша, как бы раздумывая вслух, он говорил, ни к кому не обращаясь:
— Соотношение сил, которое создалось на сегодня, можно выразить математически, как один к десяти. Самое меньшее. О средствах и говорить нечего. Немцы патронов жалеть не станут. Оборона на «пятачке» нас всех погубит. Наступать на кадровые дивизии — авантюра, безумие. Зашита населения — красивый жест, товарищи! Речь идет о сохранении сил партизанской армии. В интересах дальнейшей борьбы и развертывания партизанского движения мы должны отойти на север… Временно…
— К черту паникеров! — крикнул, вскакивая, Фисюн. — То, что хочет зробить Покровский, и то, над чем гадает капитан Гудзенко, — предательство! На кого мы покинем людей, которые связали свою судьбу с нами? Семьи, детей своих — кому оставим? Вас я спрашиваю, военные товарищи! Или родной народ вам не дорог.
— Они фронт развалили! — ехидно выкрикнул Тхориков, распаляя еще больше Фисюна, и тот, вскинув кулаки, загремел еще яростнее:
— Я предлагаю судить!.. Я требую судить товарищеским судом каждого, кто посмеет уйти из своего района. И на вас, товарищ Покровский, управа найдется, если откроете врагу ворота! Мы еще подывимся, сколько гитлеровцев ляжет у Хинели. А если и Хинель не удержим, то лесопилки им не взять, сколько бы там их…
Раздался потрясающий гул. Качнулся весь дом, посыпалась штукатурка, подскочила и разбилась на полу бутылка с чернилами.
— Во-оз-ду-у-ух! — крикнул дежурный по штабу. Оглушительные взрывы вновь раздались где-то совсем рядом. Пыль со штукатурки клубами потянулась в разбитые окна.
Участники совещания бросились к двери, к окнам, опрокидывая столы и стулья. А взрывы все гремели, руша дома и сосны.
Черное облако вскоре закрыло всю центральную часть лесокомбината, где находился штаб Гудзенко.
Неистово завывая, в воздухе носились юнкерсы — немецкие пикирующие бомбардировщики.
Убегая из помещения, каждый думал: не означает ли этот налет начало наземного наступления?
Командиры спешили к своим отрядам.
Разбомбив центральную часть лесокомбината, самолеты снизились над лесом и начали обстреливать поселок из пулеметов. Весь их огонь опять был сосредоточен на помещении штаба Гудзенко. Этот дом выделялся тем, что рядом с ним громоздились большие штабеля готовой продукция лесокомбината — дубовый паркет и доски.
Партизаны, укрываясь от пуль противника за стволами деревьев, стреляли по снижающимся самолетам из винтовок и автоматов. Выпустил и я десятка два пуль из своей десятизарядки.
Через час юнкерсы снова налетели и начали бомбить поселок у винокуренного завода и село Хинель. Прямым попаданием бомбы был разгромлен наш госпиталь, находившийся в стороне от поселка. Фашисты показали этим, что для них никаких международных запретов по отношению к раненым не существует. К счастью, раненые не пострадали: после первого налета на лесокомбинат медперсонал перенес их в глубь леса. Было ясно, что противник знает о нас все: он сбрасывал бомбы на помещение штаба Гудзенко, где был назначен наш совет, и на другие центральные здания. Но немцам не повезло. Объявив в предписаниях о сборе совета у Гудзенко, мы в целях конспирации решили провести совещание в конторе заводоуправления на окраине лесокомбината.
После второго налета я осмотрел поселок. Большинство домов на лесокомбинате и на винокуренном заводе было разрушено. Многие жители остались без крова. Враг уничтожил хлебопекарню, водокачку, электростанцию, механические мастерские и кузницу.
Возле разрушенной хлебопекарни я встретил Фисюна.
— Каково, товарищ Фисюн? — спросил я его.
— Ну, товарищ капитан, когда уж они, паразы, самолеты против партизан применяют, то тут ничего не зробишь, — виновато ответил Фисюн. — Зенитных средств у нас нету!
— Дело не только в самолетах, батя, а еще и в том, что мы разведаны противником! Он готовил удар свой не просто по нашей силе, а по голове!
— И в первую очередь по моей седой да горячей, — сокрушенно признался Фисюн. — Теперь кибитую, что и лесопилку не удержим.
Однако общего наступления гитлеровцы не предприняли, и это еще раз указывало на то, что бомбовый удар был рассчитан на уничтожение руководящего состава партизан.
— Нужно уходить, Михаил Иванович. Как вы думаете? — спросил Фомич, когда самолеты скрылись.
— И немедля, Фомич!
— Тогда собирайте командиров к вечеру, будем решать этот вопрос по-деловому. По всему видно, что немцы не оставят тут нас в покое.
Вечернее совещание было коротким. Всем стало ясно, что дивизии врага готовы к решительному штурму наших позиций.
Еще до совещаний мы с капитаном Гудзенко разработали детальный план вывода отряда к Брянскому лесу. Ввиду того, что общая численность партизан к этому времени достигла внушительной цифры, было решено отводить отряды двумя колоннами. Первым должен был отойти отряд Покровского, за ним — отряд Гудзенко, далее — вторая группа Эсманского отряда со штабом, Хомутовский и Ямпольский отряды. Все по маршруту: Подлесные Новоселки — Светово — на север к Суземке.
Вторую колонну составляли отряды Ковпака, Севский и третья группа эсманцев. Они должны были выступить через село Подывотье и далее по усмотрению Ковпака. Такой порядок был принят потому, что Ковпак вынужден был ожидать подхода своей разведки, оставшейся в районе Путивля и пробиравшейся теперь сквозь боевые порядки наступавшего на нас противника. Хохлов, не будучи готовым к выступлению из-за обозов, также должен был задержаться. Он прятал лишнее оружие и боеприпасы под кучами хвороста, в снегу, в лесных колодцах, на дне речки Ивотки. Третью группу эсманцев мы решили оставить для связи с Ковпаком.