– Хочешь, чтобы я разнообразила твои кошмары своими?
Он уткнулся подбородком ей в макушку.
– Свои мне уже порядком поднадоели.
И Кайри заговорила. Греясь в безопасности его сильных рук, она рассказывала ему про монстров, что преследовали ее во сне и наяву. Она смотрела в его красивое лицо и вспоминала, как смывала его кровь в фонтане, не зная, будет ли он жить. Она описывала, как пахнет кровь и как ее запах застревает в ноздрях также цепко, как и под ногтями. Она призналась, что если долго смотреть на трупы, то они перестают вызывать отвращение, а если видишь сотню смертей, то сто первая уже не имеет никакого значения. Она шептала, что хочет снова чувствовать отвращение и печаль из-за таких вещей, потому что это было правильно.
Она ощущала себя сломанной, потому что не могла чувствовать правильно.
Орвис слушал Кайри и просил говорить дальше. Заставлял проговорить все, чтобы она могла жить с этим, убеждал, что она сможет, и обещал помочь.
Потом он заговорил сам. Рассказал, как убил охранника, который пытался арестовать Тонвена, и как его потом рвало на кусты роз. Как лицо того молодого парня преследовало его до тех пор, пока он не убил второго человека, тоже во имя своей революции. Он описал ей цвет снега, напитавшегося кровью, и лицо разочарованного отца, который умер с разбитым сердцем. Рассказал, как умирал в пустыне, как наавин отдирали его одежду, намертво присохшую к его окровавленной спине, пока он в бреду выкрикивал имя Рэми. Он признался Кайри, как представлял свой последний полет с самой высокой башни замка, отчаявшись заглушить боль и чувство вины. Она узнала, что ее шаттл, прибывший на планету № 6832, спас его.
Эта терапия была не только для Кайри. Для Орвиса тоже.
Они проговорили всю ночь – двое друзей, исцеляющие друг друга собственной болью. Люди из разных миров, объединенные мечтами о переменах и сломленные суровой реальностью.
Под утро Кайри заснула у Орвиса на руках, и он бережно переложил ее на кровать. Он позволил себе еще пару минут побыть рядом с ней, слушая ее дыхание и глядя на ее выпирающие лопатки. Затем он привстал, стараясь не шуметь, и наклонился к ее лицу. Ему безумно захотелось поцеловать ее. Он не должен этого делать: не должен своими чувствами усложнять ее и без того непростую жизнь. Нельзя, чтобы она забивала голову, думая еще и о нем. Он же с самого начала решил, что будет просто идти рядом и не мешать. С этой мыслью он тихо выскользнул из комнаты.