Даша повернулась, не раскрывая глаз. Она знала, что сейчас, как только зрение окажется на свободе, случится то, что неминуемо решит ее судьбу.
На сырой весенней земле, среди промокших окурков, горелых спичек и пробок от пивных бутылок лежала высохшая горбушка серого хлеба.
Даша смотрела на нее, не отрываясь.
Горбушка, черта за чертой, разместилась в сознании, и она судорожно улыбнулась: "Бабушка говорила, что самое ценное для человека - это хлеб. Бог послал мне самое ценное. И значит, мне надо ехать домой, надо ехать к нему. И делать все, что он скажет".
Да, Виктор Васильевич Лихоносов, хирург-маньяк ждал ее за высокими заборами в тесном домике в две комнаты, одна из которых была оборудована им под операционную.
Даша назвала старику-психиатру адрес дачи школьной подружки, которая бесчестно увела у него близорукого Диму. Последнего она описала старику досконально.
Женщина - это женщина.
28. Он не хочет в психушку.
В автобусе Даша думала о Люсе, продавщице обувного магазина. Если бы не эта бедная девушка, не ее разрыв с парнем Сашей, то она сейчас бы ехала домой с твердой решимостью выпроводить Хирурга, пусть даже с помощью милиции. А теперь едет на Голгофу.
Случайна ли была эта встреча?
Нет.
Ведь Хирург говорил о высоких каблучках, рассказывал о том, как они действуют на мужчин. И ноги сами принесли ее к магазину. Значит, все между ней и хирургом Лихоносовым должно случится. По определению. И потому боятся нечего. По какой бы тропе она не пошла, в какую бы сторону не направилась, она неминуемо придет к нему. Потому что ее все направляют. Маньяк за рулем, старик-психиатр, продавщица Люся. И потому не надо зря тратить время на заячьи петли и прыжки в сторону.
***
Хирург лежал на разложенном диване безбрежно пьяным.
- Ты что? Что с тобой? Почему ты опять напился? - напустилась на него Даша.
Минуту Лихоносов смотрел на нее, ничего не понимая. Затем потряс головой, и ничего этим не достигнув, закрыл глаза и вновь провалился в бездну опьянения.
Постояв над ним, Даша выложила лекарства на стол и направилась на кухню готовить ужин. "Если он будет так срываться, - думала она, чистя большого судака, купленного в поселке, - то все затянется до следующего Нового года... Надо что-то делать".
Порезав рыбу на куски, она поставила ее тушиться и пошла посмотреть на свою беду.
Беда лежала с открытыми глазами совершенно трезвая.
- Так что случилось? - вопросила она, удержавшись от желания встать в позу рассерженной жены.
- Мне показалось...
- Что показалось?
- Что ты не вернешься. И что вместо тебя придут чужие люди...
Даша стало не по себе. "Он точно беглый маньяк. Боится, что его поймают и отведут в психушку. И все чувствует.
- Знаешь, Витя... Можно я тебя так буду называть?
- Да хоть Вовой. Ты же сама говорила, что как-то надо звать меня к ужину. А то действительно "Хиру-у-рг, ужинать!" как-то не по-домашнему получается.
- Так вот, Витя, я действительно хотела совершить некий поступок, но Бог наставил меня на путь истинный, и я пойду с тобой, и буду идти ровно столько, сколько ты захочешь. Я хочу, чтобы ты это знал и верил мне.
- Так значит, твое тело полностью в моем распоряжении?
- Да! - твердо ответила Даша. Ну, почти твердо.
- Хорошо... Тогда я допью бутылку и больше не буду. Кстати, рыбу по-еврейски я обожаю.
"Когда он отдается своей мании, ему незачем пить", - подумала Даша и, улыбнувшись по-домашнему, спросила:
- А откуда ты знаешь, что я готовлю рыбу по-еврейски?
- Я чувствую! Я все чувствую, - ответил Лихоносов. - Имей это в виду.
- Я тоже все чувствую... и все знаю, имей это виду, - ответила Даша и они, сердечно посмотрев друг другу в глаза, засмеялись.
29. Ему понадобится помощь!
Наутро Хирург наскоро позавтракал и стал готовиться к операции.
- Ты хоть под наркозом будешь пилить? - спросила его Даша, когда он мыл руки.
- Нет, конечно. Наркоз опасен для здоровья. Обезболивание будет местным.
- То есть я буду все видеть? - испугалась Даша.
- Если хочешь... Но я не рекомендую. Истерику еще закатишь, ремни порвешь.
- А сколько времени тебе на одну ногу понадобится?
- Часа два-три.
- А больно не будет?... - Даша представила, как беснуется от боли на операционном столе.
- Нет. Да ты не бойся ничего. Наша фирма веников не вяжет. Сделаем в лучшем виде. Тебе надо помыться.
Даша помылась, и они прошли в операционную. Перекрестив женщину, Хирург уложил ее на стол, присоединил к телу десяток датчиков, включил приборы и сказал:
- Слушай, я совсем забыл... Ну, в общем, в ходе операции будут два момента, когда тебе придется подержать зажим. Ну и еще подать мне кое-что... Иголку и вот эту штуку.
Даша от испуга похватала ртом воздух.
- Зря ты так неадекватно. Больно не будет, я же говорил. А на операционное поле можешь не смотреть. Я загородочку сделаю, а сюда, на эту высокую табуретку, инструменту положу, и тебе будет удобно мне его передавать.
Хирург сделал загородку с помощь бинта и куска ткани. Затем взял со стула пухлую подушку, сунул под голову Даши. Постояв в раздумье, надел на ее правую руку стерильную перчатку, придвинул к столу высокую табуретку, покрытую клеенкой, и разложил на ней скальпели, зажимы пилу и прочий хирургический инструмент.
Устроив голову на подушке, Даша осознала, что Хирург с самого начала рассчитывал на ее помощь. Решив держаться во что бы то ни стало, она закусила губу; глаза ее закрылись.
- Глаз не надо закрывать, - сказал на это Лихоносов ласково. - И знаешь, давай переиграем, для твоей же пользы переиграем. Уберем к бесу эту загородку, а ты будешь смотреть и думать, что это вовсе не твоя нога. Боли не будет совсем, и тебе будет легко это думать.
- Давай, - ответила Даша голосом расстающегося с жизнью человека.
Дух из нее ушел почти практически полностью и потому сопротивлялся слабо.
Закончив с приготовлениями, Хирург обработал левую ногу Даши йодом, и взялся за скальпель. Через минуту она увидела свою кость.
- Большая берцовая, - сказал Хирург, с любовью разглядывая операционное поле. - Ты посмотри, какая она красивая, какая функциональная. Сколько в ней жизни! Лежит себе в мясе живом, лежит самодовольная, не знает, что уродина. Ну, ничего, сейчас мы ее немножко потревожим.