— Петрович, а приемный покой в больнице закрыт? — соскочило у меня с языка, когда мы вылезли из пропыленной машины.
— Почему закрыт? — удивляется водитель, недоуменно посмотрев в сторону подъезда. — Открыт. Он же в круглосуточном режиме работает.
— Странно, а где тогда весь народ? Где больные? — чешу я в затылке.
В нашей питерской больнице возле приемного покоя неизменно собираются разноцветные машины «скорой», лимонные и белые с красным крестом, создавая легкий затор. Одни отбывают, другие приезжают, и этому не бывает конца. После этого видеть абсолютно пустой и мирный приемный покой даже как-то дико.
— Так у нас так завсегда! — не понимает Петрович.
— Всегда тихо?
— Да, а что?
Я не отвечаю, а, вытащив из салона дорожную сумку, иду вслед за приободрившимся Петровичем к центральному входу. Бросаются в глаза чистота и порядок, царящие на больничной территории. Ни мятой бумажки, ни обслюнявленного окурка, ни конфетной обертки — все выметено, вылизано и убрано, самый пытливый взгляд не найдет изъяна. Проходя возле объемной урны около самого входа, я вижу, что она абсолютно пуста и выкрашена в бодрый серебряный колер. Повсюду чувствуется рука хозяина.
В просторном вестибюле царит спокойный полумрак и все тот же бетонный порядок. Полы тщательно вымыты, пыль везде протерта, ничего нигде не валяется и не топорщится. Вдоль стен на стульях сидят несколько улыбающихся посетителей, а рядом больные в проштампованных пижамах. Тут же газетный киоск и маленький буфет, торгующий разной вкусной мелочью.
— «Комсомолка» есть? — спрашиваю у киоскерши, приятной женщины пенсионного возраста.
— Вам сегодняшнюю?
— А есть?
— Конечно, мы всю самую свежую прессу день в день получаем, — немного обижается дама.
— Давайте сегодняшнюю.
— Двенадцать рублей, пожалуйста.
Я протягиваю ей деньги, отметив про себя, что цены здесь точно такие же, как в Питере, и не кусаются. С некоторой опаской пройдя мимо до чрезвычайности суровой охранницы, дородной тетеньки, облаченной в черную форму с накладными погончиками, я оказываюсь в широком, чистом, хорошо освещенном коридоре.
— Нам сюда! — Петрович указывает на толстую стеклянную дверь с надписью «Главный врач» на красной блестящей табличке.
Пройдя мимо строгой бесцветной секретарши, одарившей нас взглядом-рентгеном, мы попадаем в кабинет средних размеров, украшенный почетными грамотами и дипломами ярких расцветок. Похоже, хозяин кабинета весьма гордится достижениями своей больницы, раз почти все стены завесил их картонными подтверждениями. Лишь над его рабочим местом висят портреты президента Путина без галстука и почему-то С.П. Боткина в старинном пиджаке, с раритетным галстуком на шее.
— О-о! Дмитрий Андреевич! Заждались вас! — встречает меня, поднимаясь с высокого кожаного кресла, плотный гладко выбритый человек с шикарной черной шевелюрой, слегка тронутой сединой. — Рад! Очень рад вас видеть! — Он пожимает мне руку. — Я — Михал Михалыч! Как добрались? Чай? Кофе? Может, чего покрепче с дороги?
— От чая с дороги не откажусь, а вот «покрепче» не стоит.
— Да, да, да! — широко улыбается главврач, — помню, вы в своем резюме указали, что вредных привычек не имеете.
— Точно! Не курю, не пью и не смотрю футбол-хоккей! — цитирую часть своего резюме. При этом стоящий у дверей Петрович почему-то морщится и смотрит на портрет врача С.П. Боткина. — Документы мои сейчас станете смотреть или после? — Я тянусь к дорожной сумке, чтоб извлечь диплом, сертификат и прочее.
— Дмитрий Андреевич, я вам верю! Покажете документы потом, в отделе кадров, Но может, с хоккеем-футболом перебор? — Михал Михайлович изучающе смотрит мне в глаза.
— Ну, у меня другие интересы, — я продолжаю улыбаться. — Каждый волен сам распоряжаться своим досугом. Лишь бы не в ущерб работе и общему делу. У меня такая вот точка зрения.
— В целом я вас поддерживаю. Но про спорт забывать не стоит.
— Михал Михайлович, большинство фанатов футбола и хоккея сидят у телевизоров с пивом, а то и с чем покрепче, и таким образом «болеют» за любимую команду. А еще хуже, когда такие, с позволения сказать, «спортсмены» устраивают дебоши на стадионах и в публичных местах. Что же тут спортивного?
— Это эмоции! — Но тут он замечает понурого Петровича, переминающегося с ноги на ногу возле входной двери. — Петрович, а ты чего, примерз?
— Так это… не нужен больше, Михал Михалыч?