— Ну, уж нет! — протестующе вскочил с председательского места Батраков, даже не дав спокойно закрыть рот Майорову. — Я настаиваю на голосовании по вопросу о доверии. Чтобы мы доподлинно знали о каждом депутате: кто и чем дышит. К тому же, в кулуарах Алексей Николаевич тоже настаивал на этом.
— Уж коли ведущий сам нарушает регламент и берёт слово без спроса, то и мне прошу не отказать, — провозгласил старейшина Иконников, вставая с места и, опираясь на тросточку, двигаясь к подиуму.
— Да-да, конечно, — смутившись, ответил ему Батраков. — Прошу, Пётр Степанович.
— Для меня Подлужный — это как Луна на ночном небе. Не было его, и на Сылке царил мрак. А он взошёл и всё осветил. И мы помним, как сначала его лупили и дубасили слева. А он стоял за справедливость и простого человека. Когда все отмалчивались. Сейчас его лупят справа, а он всё также стоит за справедливость и простого человека. И опять все отмалчиваются. Хотя и мы, и он — из той Родины, что стояла за справедливость и простого человека. А он всё также светит нам. Пусть же так и дальше будет.
— Хватит трепаться! Давайте голосовать, — громогласно выкрикнул из зала Прокудин Фрол Фролович. — И помни, мужики, что русские своих не продают!
По решению о соблюдении правопорядка депутаты проголосовали в обычном порядке. И приняли его практически единогласно. Только Сырвачев воздержался. Но вопрос о доверии Подлужному принимался райсоветом на основе персонального открытого голосования: каждый народный избранник поднимался и отвечал, доверяет ли он Подлужному.
До середины депутатского списка процедура протекала очень напряжённо. Присутствующие внимали происходящему, затаив дыхание. Однако затем стало очевидно, что отставка председателя райсовета не состоится. За Подлужного проголосовало тридцать три депутата (с учётом доизбранных вместо офицеров В-52), против — шестеро. Сам Алексей воздержался.
7
Домой Подлужный приплёлся поздним вечером. Почти ночью. Татьяна, накануне вернувшаяся с детьми в Красносыльск, уже уложила сынишек, и супруги сели пить чай на кухне. Оценив измотанный вид мужа, жена не стала донимать его расспросами и только кратко бросила: «Я уже всё знаю».
— Да, — не особенно удивился Алексей. — Откуда?
— Вся Сылка знает.
— Хм. И что говорят?
— Да ты знаешь, Алёшенька, мнения разделились. И, мягко говоря, немало тех, кто не на твоей стороне. А Бочкова Элеонора Семёновна напрямки отрезала: «Это всё!». Она на тебе и как на человеке, и как на…должностном лице поставила крест.
— Да я давненько уловил, — тяжко вздохнул Подлужный, — что для многих Ельцин — свет в окошке. Верят в него, как в идола. Уловил, но надеялся… Неужели столь быстро прошло моё время? Трагедия в том, что это — время советского народа…
— Алёшенька, — остановила его Татьяна, — а давай бросим всё это: и райсовет, и прокуратуру…Вернёмся в Среднегорск и заживём, как люди…
— Не-ет, — упрямо замотал головой тот. — Я не имею права бросить начатое на полпути. Подвести людей. Надо завершить работу. Или убедиться, что настали совсем другие времена…
Супруги прикрыли дверь в детскую комнату и перебрались в зал. Там они включили телевизор, надеясь хоть ненадолго отвлечься от политики и посмотреть душевный советский фильм. Увы, по обоим каналам пафосно вещали о победе Ельцина, пророча зрителям светлое будущее.
У Подлужного от этого возникло концентрированное ощущение чувств, которые он прежде ощутил при окончании шахматного матча «Карпов-Каспаров» 1987 года в Севилье. В том противостоянии Карпову достаточно было свести вничью последнюю партию, чтобы стать чемпионом мира. Однако, он допустил детскую ошибку, позволив сопернику выиграть финальную схватку. В результате матч в целом завершился вничью, и Каспаров сохранил титул.
В поединках этих шахматных гигантов Подлужный с женой и тёщей неизменно болели за Карпова, а тесть — за его оппонента. И помимо шахматной составляющей здесь всегда подспудно присутствовал чисто человеческий момент: Алексей, Татьяна и Людмила Михайловна желали победы коллективисту и советскому человеку Карпову, а Владимир Арсентьевич — ярко выраженному эгоисту и «ненашенскому» Каспарову.