Главная сестра Института проктологии Лия Ивановна Маврина, оперировавшая с Валентином Сергеевичем, рассказывала мне: "Маят нетороплив, спокоен, на операции предельно вежлив с ассистентами и сестрами, говорит тихо, в каждом движении сосредоточенность и любовь к больному".
Опять на первом плане интересы больного. Из-за этого добрый Маят может пойти на любой конфликт, как теперь с любимым учеником, так и раньше со своим уважаемым профессором.
Дело было еще до войны. Валентин Сергеевич Маят писал докторскую, руководителем был профессор В. С. Левит. Наука всегда начиналась для Маята у операционного стола. Однажды так вышло, что он буквально подряд оперировал по поводу тяжелых ожогов желудка, доставляющих больным огромные страдания. Хотел заняться изучением этого вопроса и выяснил -- литературы почти никакой нет. И тогда он оставил почти законченную докторскую и взялся писать о лечении ожогов желудка. Руководитель был недоволен, защита отложилась надолго, но больные выиграли.
"Валентин Сергеевич -- человек безупречной репутации и как ученый, и как хирург, и как педагог. Его докторская степень и должность профессора стоят больше, чем иные академические звания",-- так говорили мне о В. С. Маяте все. У него нет недоброжелателей, словно его не смеет коснуться даже зависть человеческая, которая, увы, встречается и среди хирургов.
"Я бы заменил последнюю букву в его фамилии,-- сказал мне один из его коллег,-- "т" на "к". Вышло бы "Маяк", как оно есть на самом деле, маяк он для всех нас".
Вот с таким человеком шла я на встречу в ту самую 5-ю городскую клиническую больницу на Ленинском проспекте -- базу кафедры госпитальной хирургии 2-го Медицинского института, больницу, где знают Валентина Сергеевича Маята почти шестьдесят лет. Шестьдесят лет из восьмидесяти лет его жизни. И где тридцать лет он заведует кафедрой.
Валентин Сергеевич выходит мне навстречу из аудитории (он вел обычные в клинике занятия со студентами), легкий, худенький, в халате, завязанном тесемками на спине, и в белой шапочке. Добрые, все понимающие глаза за стеклами старомодных очков в тонкой золотой оправе, приветливая, располагающая улыбка. "Добрый доктор Айболит" с рисунков книг моего детства, доктор, который сочувствовал боли каждого живого существа, помогая ему. Отважный, смелый доктор, который, вступая в борьбу за жизнь, за здоровье, за справедливость, ничего не боялся и победил всех врагов.
Мы переходим в кабинет, где все так же просто и естественно, как в его хозяине. На столе -- стопка историй болезни. "Вы посмотрите? Так нужна ваша консультация!" -- спрашивает Валентина Сергеевича бывший его студент, теперь сам профессор, хирург, известный сложными операциями на сердце, Ю. А. Нестеренко. Видно, совет его профессора нужен Нестеренко сегодня так же, как раньше...
Я расспрашиваю Валентина Сергеевича о его жизни, детстве, учебе, его учителях и учениках.
-- В моем воспитании было много дефектов,-- говорит Валентин Сергеевич.-- Например, я люблю музыку, живопись, теперь, кажется, и знаю их неплохо. Но знание это не семейное. Правда, любили музыку и дома. Отец играл на гармошке, я на гитаре, на мандолине. И иностранные языки тоже учил потом, в течение жизни:
французский, немецкий, английский. Говорю, может, и не очень хорошо, но без переводчика. И читаю. Врачу языки необходимы, чтобы быть в курсе медицинской литературы.
Иностранному языку, знанию музыки, живописи можно выучиться и потом, а вот трудолюбию учатся только с детства, в семье. Трудолюбие -- главное достоинство человека. Я, старый врач, твердо убежден в этом. Органически презираю лодырей, тех, кто хочет жить за чужой счет, не умеет работать, -они для меня люди второго сорта. Семья наша была трудовая, работные все были люди. И отец, и мать, и мы -- дети работали, но материально жили скудно, едва сводили концы с концами. Мы с братом учились в гимназии, отец платил за нас по 20 рублей в месяц да еще форму покупал, а ведь получал он всего 100 рублей в месяц. На 60 рублей надо было всем прожить, одеться, за квартиру заплатить. Поэтому с братом мы подрабатывали с детства. Я и теперь убежден: школьнику и особенно студенту, даже если дома денег хватает, на карманные расходы надо зарабатывать самому. И лучше, если трудом, так или иначе связанным с его будущей профессией. Трудолюбие -- ценность, которую создаешь сам, ее не приобретешь ни за какие блага мира.
(Я слушала профессора и знала -- слова у него подтверждены жизнью. Например, внук Валентина Сергеевича Костя, тоже хирург, в годы учебы в медицинском подрабатывал санитаром в больнице, потом медбратом.)
Еще студентом начал работать Валентин Сергеевич Маят препаратором на кафедре анатомии. Вел тогда кафедру профессор Северьян Осипович Стопницкий. Хороший был анатом и очень строгий. Принимает он, бывало, экзамен у студентов, а препаратор тут же сидит на стульчике, дремлет. Ведь работал днем, над книгами сидел ночами. Если кто чего не знает, Северьян Осипович сразу: "Маят! Отвечайте!"
-- Попробовал бы я не ответить! -- с улыбкой вспоминает Валентин Сергеевич.
Я прошу его рассказать о своих учителях.
-- Так вот, по анатомии был Северьян Осипович. Спасибо ему говорю по сей день. В аспирантуру я пришел к профессору Теребинскому Николаю Наумовичу, он был опытным хирургом, человеком высокой культуры. Он очень много мне дал, хотя всего один год был я с ним вместе.
Оперировал он молча, разговаривал с сестрами вежливо. А тогда модным был совсем иной стиль. Как, впрочем, и теперь. Хирургам грубость почему-то прощают. Мне кажется, зря прощают. Грубость всегда говорит либо о полном бескультурье, либо о полном неуважении к окружающим.
Через год заведующим кафедрой госпитальной хирургии стал у нас профессор Левит, с Владимиром Семеновичем мы и работали до тех пор, пока он не передал мне кафедру. В науке он мой учитель, ему я благодарен.
И вот еще что я перенял именно от Владимира Семеновича Левита. Часто бывает, что приходят к профессору и просят у него разрешения поставить его имя под научной статьей, написанной группой его учеников, которые развили идею учителя, воспользовались его статьями или экспериментальными работами. Я имею в виду не приписку фамилии к работе, где нет твоего труда, твоих мыслей,-- это уже за рамками нормальных взаимоотношений, это подлость. Я говорю о том, когда формально допустима, а может, даже вполне справедлива фамилия руководителя в числе авторов. Так делать можно, но не нужно. У Левита были всего 104 научные статьи. Но все они написаны им самим. Такие ходячие фразы, как "с вашей фамилией легче напечатать", на него никогда не действовали. Я старался поступать так же. И в коллективных статьях или монографиях свои разделы я не только готовил, но и писал сам, от первой буквы до последней точки.
-- Кого вы считаете своим учителем в хирургии?
-- Был у профессора Левита ассистент -- Борис Федорович Дивногорский. Замечательный по-своему человек, хирург отличный. Он жил прямо здесь, в клинике. У него была комнатка, где он и работал и ночевал. Учитель мой в хирургии он, Борис Федорович. Много я от него принял. И его спокойную манеру оперировать и даже то, что всем -- и сестрам, и совсем молоденьким техничкам, и студентам он говорил "вы". Левита уважали, а Дивногорского любили.