— Нормально, — Мрачная Девочка, похоже, не собиралась поддерживать беседу, но всё-таки сдалась. — Мне летом пришлось половину третьей главы переделывать, данные неверные оказались. Ну и теоретическую часть тоже переписать надо было… я переписала, не знаю, что Эрик Юрьевич скажет. Мне не нравится, — она опустила глаза, занервничав, — надо ещё думать, я не успевала ничего, работы много было… ужасно. Я и сегодня весь день думала, ничего не придумала. Голова кругом пошла. Эрик Юрьевич…
— Что ты так из-за Ящера переживаешь? — тоскливо спросил Даниль.
— Не называй его Ящером! — Аннаэр резко обернулась. — И не делай вид, что тебе всё равно. Можно подумать, я не вижу.
— Что?
— Эрик Юрьевич курит — и ты начал. Эрик Юрьевич носит зимой летние плащи — и ты носишь. Ты тоже перед ним преклоняешься.
Даниль окончательно скис, тем более, что крыть было нечем.
— Ань. Ну почему мы всё время говорим о нём?
— Потому что мы к нему идём, — сердито отвечала она.
— Ань, — беспомощно повторил Даниль. — Может… может, мы в кино как-нибудь сходим?
— Зачем?
Она его не отшивала, она искренне изумлялась, зачем люди ходят в кино. Сергиевский приближался к отчаянию. Снова та же фигня.
— Ну… — он мучительно искал тему, — а кто ты на ЖЖ?
— У меня нет ЖЖ.
— Ну… у тебя же есть место, где ты в Сети обычно сидишь?
Аннаэр покосилась на Даниля с таким видом, точно он попросил у неё код от кредитной карточки.
— Там нет ничего для тебя интересного.
— Ну почему ты так решила? — он решил, что в меру поканючить будет забавно, но просчитался. Лицо Аннаэр приняло неописуемое выражение, напоминавшее одно из неописуемых выражений лица профессора Воронецкой; Мрачная Девочка остановилась, прикрыла глаза и странным голосом изрекла:
— Ибо.
Даниль смирился.
— Понял.
Слишком много времени оставалось им пробыть вместе. Аспирант готов был скрипеть зубами. Даже отправься они к метро, всё равно приехали бы раньше назначенного. «Кстати, а может, правда в метро?» — пришло Данилю в голову. Подземки он не видел уже лет пять, с тех пор, как доцент Гена обложил его матом, после чего студент Сергиевский внезапно научился передвигаться как положено — через совмещение точек.
Идея романтичной поездки с девушкой в метро некоторое время занимала его мысли, но казалась всё менее и менее удачной. Потом образ матерящегося Гены встал перед глазами, и Даниля осенило.
— Ань, — улыбнувшись, окликнул он.
— Что?
— У нас ещё времени прорва…
— Да уж, — недовольно согласилась та. — Не надо было меня вытаскивать.
— Я вот чего — давай по тонкому плану погуляем вместе. По крышам, или просто так.
Эрдманн покривилась, но вместе с тем черты её немного смягчились.
— Только на крыши меня не тащи, пожалуйста.
Переход через совмещение точек выполняется просто, легко и мгновенно: тонкий мир параллелен плотному, но на этих параллелях можно соединить любые две точки. Вся задача — только переназначить координаты достаточно быстро, и немедля окажешься в нужном месте.
Есть ещё один способ отделаться от тяжести плоти. Он значительно сложней и опасней, но захватывающе интересен, потому что позволяет будто бы оказаться в совершенно другом мире, на деле же просто увидеть под иным углом мир привычный, и не как полагается — после смерти плотного тела — а при жизни. Душа — уникально мощный энергоноситель, но переход в чистую форму требует использовать её ещё и как жёсткий диск. В специально выделенный фрагмент записывается информация о каждом атоме плотного тела, а потом тело распыляется на атомы. Пока информация сохранна, его в любой момент можно восстановить.
…Перейдя в чистую форму, Даниль выпрямился и поискал Аннаэр взглядом. Он не знал заранее, нравятся ли ей такие прогулки, но явно угадал. Идея была та, что чем сложнее работа с тонким планом, тем выше квалификация работающего, а высокая квалификация у Мрачной Девочки определённо должна ассоциироваться с обожаемым Лаунхоффером.
Аннаэр чуть оступилась, когда сквозь неё там, в плотной Вселенной, что-то прошло или проехало. Потом раскинула руки в стороны и подняла лицо к небу: здесь было непрозрачное, сияюще-мглистое небо, точно инкрустированное золотой нитью, прочерченное мерцающими дорогами влечений и закономерностей Неботца. Две величайшие стихии ограничивали мир сверху и снизу, как сближенные ладони. Дочерние сущности жили и мыслили между ними; если пожелать, вдали тут и там можно было различить личности антропогенных богов, подобные колоссальным областям света. Заметить людей было куда труднее.
«Полная аналогия», — думал Даниль. Полная аналогия обнаруживалась с эволюцией жизни в мире плотном. Сущности, соответствующие в тонком мире высшим животным — клетки-прокариоты, души людей — эукариоты… это было видно, тонкое зрение выделяло разум, как более тёмное образование, похожее на ядро клетки. Кроме того, нетренированные души без тел быстро принимают естественную амёбоподобную форму. И эти-то простейшие, одноклеточные, во многом определяют облик мира, в котором живут…
«А кармические структуры аналогичны ДНК», — вспомнил Сергиевский. Высокие размышления посетили его не потому, что аспирант Ящера сильно впечатлился давно знакомой картиной, а потому, что на втором курсе ему фантастически повезло: вместо Казимеж начала физики тонкого мира им читала Воронецкая. Такие вещи много значат в судьбе.
Ворона — это вообще часть судьбы. Одна из лучших частей. В неё Даниль был бы и правда не прочь влюбиться, невзирая на разницу в возрасте. Она была неописуемо милая тётка.
…Тонкие тела двух аспирантов не принимали естественной формы; Аня вначале стала ярким золотым контуром посреди сиренево-серого вихря, а потом превратилась практически в саму себя. Даниль помахал ей рукой и пальцами зачесал назад волосы: странноватое и приятное было ощущение — прикасаться к ненастоящей плоти.
— Куда пойдём? — с улыбкой спросил он, когда Аннаэр подошла; марку Мрачной Девочки она держала по-прежнему, но вид всё-таки имела довольный.
— К институту, конечно, — строго сообщила та. — Только…
— Что?
— Давай полетим, — и смутилась. — Я летать очень люблю.
— А почему же по крышам не любишь? — удивился Даниль.
— А что в них хорошего, в крышах? — Аня запрокинула голову, прищурившись туда, где, словно медленные молнии, свивались мысли великого стихийного бога, и прошептала: — Я люблю — небо…
Он хотел взять её за руку, но Аннаэр слишком хорошо контролировала остаточную память; она не пыталась летать как птица и летала как человек — полностью расслабившись, уронив руки вдоль тела и управляя движением с помощью одного разума.
Даниль вздохнул иллюзорными лёгкими.
В тонком мире не было зданий — лишь изменённые формы Матьземли. Не было деревьев — только мыслящее тело её дочери, стихийного божества растительности. Это был мир душ, разумов и сознаний, и всё же найти в нём здание МГИТТ, равно как и любого другого Института тонкого тела в другой стране, не составляло труда.
Там прекращалась аналогия.
В природе не было аналогии тому, кем становились человеческие существа, полностью овладевшие собственными возможностями.
Они поднялись над крышами; стало светлей и легче. Внизу едва колыхался лик Матьземли, прозрачные облака аур живых существ наполняли пространство и перемещались, напоминая течения в океане. Неботец сиял в вышине.
— Ань, — сказал Даниль, оглядевшись, — а ты не знаешь, что это там такое?
— Где?
— Вон. Ну видишь? Нестабильность локальная в стихии, на карусель по модели смахивает…
Аннаэр открыла глаза.
— Я вижу, что Эрика Юрьевича самолёт уже приземлился. — В её голосе прозвучало невероятное облегчение. — Смотри! Да не там! На севере!
Даниль, напротив, испытал необычайно острый облом и напряг. Эрдманн так и засветилась, а поскольку она находилась в чистой форме, то засветилась вполне зримо, и это внушало грусть: лететь рядом с лучистым солнцем, которое радовалось исключительно тому, что сейчас покажет научному руководителю свою диссертацию.