— Сколько времени?
— Полшестого.
— А Эрик Юрьевич уже давно прилетел, — полуудивлённо сказала Аннаэр и добавила мечтательно: — Он придёт раньше?
— Нет, — Даниль вздохнул, уставившись на далёкую лестницу. — Он придёт как всегда. Без пяти.
И, опровергая его слова, мелькнула за чёрными прутами решётки высокая фигура в светлом плаще.
Манера руководителя одеваться не одному Сергиевскому действовала на нервы, особенно с тех пор, как её начали подхватывать те и эти, превратив надменную иронию в тупую моду. Моду объясняли высшими соображениями. Конечно, создавать телу комфортную температуру, используя для этого исключительно собственную тонкую энергию, действительно было сложно, для этого на самом требовалось достичь определённого уровня, а длинные развевающиеся плащи и впрямь смотрелись царскими мантиями, особенно на почти двухметровом широкоплечем Ящере… тот, впрочем, под плащом носил мышиного цвета свитер и старые джинсы, и обезьянничающих игнорировал. Зачем оно всё сдалось изначально самому Ящеру — вот что оставалось загадкой. Об одежде он думал меньше всего, наверно, даже меньше, чем о реакции окружающих.
Даниль носил «лаунхофферский» плащ. Манипуляции с температурой ему были не сложнее, чем с ложкой и вилкой, а при градусах этак минус десяти весьма приятно оказывалось ловить на себе опасливо-изумлённые взгляды.
…Аннаэр тоже заметила явившегося профессора — и просияла.
— Эрик Юрьевич!
Это было так отвратительно похоже на счастливый визг, что, скорее всего, им и являлось. Даниль испустил безнадёжный вздох, почувствовав себя осликом Иа-Иа.
— Он тебя не слышит, — заметил со сдержанным раздражением.
— Слышит, — уверенно сказала Аня, неотрывно глядя туда, где только что мелькнул предмет её грёз.
«Тем хуже», — мрачно подумал Даниль. Кажется, будто Ящера вообще не трогает происходящее вокруг, но это отнюдь не так. Однажды А. В. Эрдманн нарвётся. Данилю совсем не хотелось это себе представлять. Аня ершистая только от беззащитности, выпускает иголки, чтобы не было видно, какая тонкая под ними кожа. А если у Лаунхоффера однажды кончится терпение, то последствия будут страшны.
Сергиевский пожал плечами и хмыкнул:
— Ну тогда молись, чтобы его на лестнице ректор не встретил. Опять полчаса ругаться будут.
Аннаэр закусила губу. Даниль скривился, поняв, что она восприняла его слова как совет.
— Ладно, — решительно объявила Мрачная Девочка, повернулась и исчезла.
«Совместила точки и выскочила у него под носом», — подумал Сергиевский, скорбно качнув головой. Для того, чтобы это определить, не требовалось анализировать шлейфовый элемент ауры и считать показатели — и так всё было ясно. «Она будет идти до лабы вместе с ним. Она счастлива», — аспирант спрыгнул с подоконника и с хрустом потянулся, сцепив за спиной руки в замок. Скорчил рожу.
— Как я счастлив, что ПэЖэ с нами, — раскачиваясь с носка на пятку, желчно бормотал Даниль. — Три раза «ку» великому человеку… Там на экране твой любимый герой, он самый лучший Ящер на свете… зачем вы, девушки, рептилий любите…
И, продолжая цитировать что попало, он направился следом за Аннаэр.
Картина картин: по сумрачным коридорам МГИТТ проносится Ящер, бледноокий и страшный, и, не поспевая за его размашистым шагом, торопится следом девочка Анечка, влюблённая в гения.
«Куда идём мы с Пятачком — большой-большой секрет».
Даниль не был склонен к романтике, в романтических положениях он скучал, язвил или злился. Язвить нравилось больше, потому что давало иллюзию контроля над ситуацией.
Он соврал, упомянув ректора. На лестнице Лаунхоффер собирался встретить Ворону, а если Ящер что-то собирался сделать, помешать ему мог только незапланированный конец света, и то не факт. Поэтому сейчас Сергиевский торчал на лестнице пролётом выше руководителя, на площадке стояла Мрачная Девочка и старалась слиться со стеной, а по холлу этажа наперерез поднимающемуся Лаунхофферу летела Алиса Воронецкая, и края её шали мчались за ней вороньими крыльями.
— Добрый вечер, Алиса.
— Эрик! — изумлённо воскликнула она, остановилась и уронила шаль. Быстрым движением подняла, натянула на неровные плечи и поинтересовалась: — Что ты здесь делаешь?
Тот помолчал. Он стоял на несколько ступенек ниже Вороны и потому лица их находились на одной высоте. Даниль подумал, что у них одинаково светлые глаза. Матерщинник Гена как-то сказал, что переглядываются Ящер с Вороной в точности как Штирлиц с женой; глаза у них и вправду были говорящие.
— Я здесь работаю, — насмотревшись на коллегу вдосталь, уведомил Лаунхоффер. — Иногда даже живу.
Ворона в волнении спрыгнула на ступеньку вниз.
— Ты же уехал.
— Я приехал обратно, — склонив голову, величественно изрёк он.
— А, — кивнула Алиса. — Даня-Аня, привет!
И ускакала вниз по лестнице. Эрик долго смотрел ей вслед, через лестничные пролёты, но она не обернулась.
Аспирантка Эрдманн стояла у стены истуканом.
— Пойдёмте, Анечка, — оборотившись к ней, сказал Ящер почти ласково. — Давно ждёте?
Та вздрогнула, хватанула ртом воздух и отчаянно заморгала.
— Эрик Юрьевич, я…
Он уже уходил, и ей пришлось почти бегом его догонять.
— Здравствуйте, Алиса Викторовна, — нежным шёпотом сказал Даниль вслед Вороне, прежде чем двинуться обратно во флигель.
Всё-таки приятно было на неё посмотреть.
Ящер вошёл.
Зрелище было почти мистическое, потому что с появлением хозяина лаборатория начинала жить собственной жизнью. Лаунхоффер, помимо многого другого, занимался моделированием тонких тел, и в процессе экспериментов населял пространство вокруг себя неописуемым количеством сущностей, самой безобидной из которых была душа его компьютера. Идею души Ящер почерпнул из «Понедельника» Стругацких, о чём неизменно вспоминал, будучи в добром расположении духа.
Даниль надеялся, что по крайней мере видеть способен весь выводок лаунхофферского полтергейста, потому что функциональность отдельных особей даже для аспиранта оставалась загадкой. О предназначении некоторых ему было страшно задумываться. С Аннаэр он на эту тему не заговаривал, именно потому, что та писала диссертацию о технике создания искусственных тонких тел и их применении в кармахирургии. Даниль подозревал, что Мрачная Девочка знает всё, и, превознося своего Эрика Юрьевича, расскажет что-нибудь такое, от чего вполне могут пропасть сон и аппетит.
Сам Даниль занимался динамикой сансары и тем был счастлив.
В отсутствие Лаунхоффера все искусственные сущности погружались в спячку, а теперь должны были мало-помалу просыпаться. Сергиевский заозирался. Он приходил сюда далеко не первый раз, но адского зверинца в полном составе так и не увидал.
Адским зверинцем среди студентов назывались лаунхофферские твари, которые умели проявляться в плотном мире. Ящер не возражал: твари отчасти и были шуткой мастера для искушённых учеников. В каждом уважающем себя вузе живёт собственный фольклор, фольклор МГИТТ всего лишь имел особенный привкус.
Ящер выдвинул кресло и сел, привычно сощурившись на мониторы. За ним в оставшуюся полуоткрытой дверь прошла большая белая кошка и беззастенчиво вспрыгнула на хозяйский стол.
— А, Варька, — приветливо сказал Ящер. — Вернулась?
Кошка напоминала ангорскую, но величиной была едва ли не с мейн-куна. Она со скептическим видом оглядела лабораторию и томно зевнула, широко распахнув розовую пасть. Клыки у неё тоже были немаленькие.
«Раз», — подумал Даниль и сказал:
— Добрый вечер, Эрик Юрьевич.
— Исключительно.
Кошка Варька млела и слабела в лапах: хозяин небрежно почёсывал её за ухом. Жёсткое излучение ауры Лаунхоффера распространялось по комнате, как медленный свет, тонкий план противоестественно смешивался с плотным, и оживало всё, даже то, чему физически невозможно было ожить.
— Как прошла конференция?
— Аня, запускай модель, — напомнил той Ящер и пожал одним плечом. — Конференция? Мимо.