Менгра шумно, как зверь, перевёл дыхание.
Ансэндар осторожным движением опустил крышку сундука.
— Жень, — сказал он, — пожалуйста, успокойся. Мы же договорились…
— Договорились? — эхом отозвался Менгра. — Договорились, значит?!
Ансэндар, спокойный и серьёзный, смотрел ему в лицо.
— Я дал обещание, Менгра.
И Ксе перестал дышать, когда Менгра с неожиданной для такого могучего человека скоростью пронёсся по зале и втолкнул Ансэндара в стену — навалившись всем весом, ударив ладонью в горло снизу вверх, так, что стальные пальцы кузнеца обхватили шею беловолосого точно рогатина. Шаман зажмурился: показалось, что жрец Ансу убьёт.
— Ты? — взревел стфари. — Дал?! Ты хоть понимаешь, что ты сделал? Что теперь будет?! Ты понимаешь, с кем ты связался?!
Казалось, он игнорирует присутствие посторонних — но Менгра говорил по-русски. В гневе, как будто потеряв над собой контроль, стфари говорил на языке, который учил не более нескольких лет, и говорил без акцента, не путаясь в построении фраз, не подыскивая слова. «Что-то здесь не так», — заподозрил Ксе, но дальше рассуждать не смог, да и не успел.
Глаза бога сузились от ярости.
Жень медленно, каким-то деревянным движением качнулся вперёд; шаман хотел остановить его, придержав за плечо, но рука отлетела как обожжённая. В прошлый раз Женем руководили расчёт и мальчишеское бахвальство; сейчас — ненависть.
— Вот такие суки и папку моего уморили, — очень тихо и ровно сказал он.
Менгра выпустил жертву; глаза Ансэндара закатились, и он сполз на пол, казалось, потеряв сознание.
— П-падлы, — с воистину нечеловеческой злобой процедил Жень; лицо его исказилось. — Ж-жрецы.
Жрец обернулся. Какое-то время они с Женем смотрели друг на друга; Ксе видел, что стфари не испытывает и тени страха, но пренебрегать божонком всё же не решается.
А потом Ансэндар, потирая шею, хрипло выговорил:
— Я думаю… что Менгра… не такой.
В лице того не дрогнул ни один мускул, но шаману помстилось, что взгляд его всё же на миг стал растерянным.
— Все они — такие, — криво усмехнулся Жень, не сводя с врага глаз-прицелов. — Н-ненавижу жрецов…
— Менгра не такой, — веки Ансы были опущены, но на губах мелькнул призрак улыбки. — Он хороший жрец.
Тот резко выдохнул и сгорбился, тяжело осев на ближайший сундук. Окинул беловолосого мрачным взглядом. «Уй-ё! — осенило Ксе, и он даже подобрался весь, поняв, наконец, что к чему. — Да он же… да они же… блин, я идиот, Лья узнает, ржать будет… но это ж кому сказать…»
— Менгра, — едва слышно шепнул Ансэндар, прикрыв лицо узкой ладонью, — я ведь и… ответить могу.
— Я здесь на птичьих правах, — отрубил Менгра, уставившись в пол. — А ты — тем более.
— У нас был выбор?
— Не было, — жрец коротко глянул на него, но Анса всё ещё прятал глаза. — Зачем ты их привёл? Мы здесь никто. Мы не можем идти против местных властей! Что с нами будет?..
— Менгра, ты даже ни о чём не спросил. — Ансэндар, наконец, отвёл руку и медленно поднялся с пола; Жень настороженно следил за ним. — По-твоему, я не знаю, что делаю? Раньше ты так не думал, — в его голосе звучали бесконечная усталость и бесконечное терпение.
— Раньше стфари жили не в чужом доме.
— Ты не хочешь снова обрести свой?
Ансэндар сказал это и опустил голову. Менгра молча уставился на него; лицо жреца смягчилось и просветлело, на нём мелькнуло растерянно-виноватое выражение, а в глазах почудились странные искорки.
— Жень, — сказал Анса. — Подойди.
Ксе изумлённо смотрел, как божонок, секунду назад кипевший от ярости, подчиняется, глядя на стфари чуть ли не зачарованно. В голосе Ансы звучала тихая власть, которую непросто было отвергнуть.
— Он бог войны, Менгра, — сказал беловолосый, положив руку на плечо подростка. — Как Энгу. Наши миры ближе, чем кажутся. У него тоже нет спутницы, Менгра, по той же причине.
Жень стиснул зубы. Кузнец смотрел на него странным взглядом — сумрак, печаль и надежда.
— И что? — пробурчал он.
— Он сам ещё мал. Эта страна часто перерождается, а вместе с нею — людские боги. Он должен вырасти… а богиня-спутница — родиться.
«Вот как?» — встрепенулся Ксе. Дело не ограничится предоставлением укрытия? Мать Отваги можно вернуть? Как? Если боги умирают навсегда?.. Ансэндар знает больше, чем могло показаться, больше даже, чем сам Жень? «А впрочем, неудивительно, — умозаключил шаман, — он же…»
— Что сделаем мы? — бесстрастно продолжал Менгра.
Ансэндар вздохнул.
— Если нам не удастся вернуться, — сказал он с подчёркнутым спокойствием, — с помощью девочки мы станем частью этого мира. Если удастся — в пантеоне над стфари появится богиня войны.
Повисло молчание. Ксе выжидающе переводил взгляд с одного участника беседы на другого, пытаясь разобраться с новой информацией. В его компетенцию не входит исправление пантеонов, он всего лишь шаман, выполняющий просьбу своей стихии, и что ему делать теперь?..
— Анса, — внезапно раскрыл рот Жень. — Я вот сколько смотрю, понять не могу — а ты? Ты — чего бог?
Менгра добродушно засмеялся, окончательно перестав быть мрачным и грозным, и встал с сундука. Ансэндар улыбнулся смущённо.
— Раньше, — сказал он, — дома, был… одного, а теперь, наверное, другого… — и он озадаченно пожал плечами. Верховный жрец смотрел на бога сверху вниз, чуть сощурившись, и странноватые искры не гасли в тёмных глазах.
— Надежды, — сказал Менгра-Ргет Адрад-Катта. — Надежды.
Когда Менгра вёл их с Женем к гостевым комнатам, зычно окликая своих домашних и требуя постелей и ужина, во внутреннем кармане куртки у Ксе завибрировал телефон. Рядом с сердцем; и сердце шамана оборвалось, рухнув в живот. Руки похолодели, волосы на голове приподнялись, сбилось дыхание. Шаман даже не понял, испытывает интуитивный страх или что-то иное — слишком сильной и шокирующей оказалась физиологическая реакция. Мокрый от пота, деревянными пальцами он вытащил мобильник.
— Чего? — встревоженно обернулся Жень.
Шаман стоял и пялился на трезвонящий телефон. Номер не определялся.
— Блин, — прошептал он. — М-мать…
— Это кто?
— Понятия не имею…
Руки дрожали так, что мобильник мог выскользнуть, и Ксе невольно взялся за него поплотнее; это и помогло разобраться в ощущениях. Будь звонок опасен, внутри не родилось бы безотчётного желания его сберечь.
В кнопку Ксе попал с первого раза.
— Да, — просипел он беззвучно, и выговорил твёрже, — алло?
— Здравствуйте, — с ленцой сказал в трубке безразлично-вежливый голос. — Прошу прощения за беспокойство. Мне ваш телефон дал Широков, Лейнид. Меня зовут Даниль Сергиевский.
8
Синий к красному, белый к жёлтому и снова синий — складывались детали, пластмассовые, окрашенные ровно и без затей; детали уголком и прямоугольничком, большие и маленькие, одинаковые и разные. С одной стороны пупырышки, с другой пустота, по бокам гладкое, а если перевернуть, то в пустоту можно налить воды, но она обязательно расплещется, и мама будет ругаться… Ковёр в папином кабинете толстый, мягкий, по нему удобно ползать на коленях, но человечки на нём не стоят — падают, и башню приходится строить широкую…
Конструктор был огромный и сложный, дочери не по возрасту; то, что изображалось на схеме — целый кусок города — она собрать не могла, и играла в дорогущий набор Лего как в кубики, складывая разноцветные коробки и просто стенки. В рот она детали уже не тянула, но отец не без печали сознавал, что многоцветный город с коробки так никогда и не будет собран. Хозяйка-то вырастет, только и конструктор, и схема до той поры не доживут.
— Таня! — наконец, закричал он голосом, не терпящим возражений. — Таня, забери Тюшку, пожалуйста! Мне нужно работать.
— Сейчас! — отозвалась жена, и тут же зашёлся рёвом младший, не вылезший ещё из пелёнок Вован, драгоценный сын и наследник. — Ну что ты, — тише забормотала она, — сытый же… сухой… ой…
— Таня!
— Тюша, иди к маме! Миша, ну сделай же сам хоть что-нибудь!