— Нет, — прошептал, наконец, божонок, и крикнул, срывая голос: — Нет! Ни за что!
— Так оно и случается, — заключил Менгра. Лицо его оставалось неподвижным и совершенно бесстрастным. Ансэндар закрыл глаза и прислонился виском к стене; бледные тонкие пальцы чуть плотнее стиснули ткань куртки, но ни единая черта на лице бога не дрогнула.
— Нет… — всхлипнул Жень и упал на колени.
Он приник к телу, и Анса тревожно подался вперёд, но божонок не пытался перелить в мертвеца свои силы, электрическим разрядом встряхнуть не успевшие умереть нервы или совершить ещё какое-нибудь сумасбродство.
Жень вытащил у Ксе мобильник.
— Даниль!! — до боли зажмурившись, взмолился мальчишка, впиваясь пальцами в ворс ковра, — Даниль, пожалуйста, возьми трубку!
12
— О боже! — сонно сказал Даниль. — Я тебе что, золотая рыбка?
На том конце канала залепетали что-то совершенно неразборчивое и нелепое, но определённо испуганное и умоляющее. Аспирант тяжко вздохнул, чувствуя себя Атлантом, подпирающим небосвод, и раздражённо сказал:
— Горит, что ли? Сейчас приду, ждите.
Потом отключил связь, бросил мобильник на тумбочку и сполз глубже в тепло кровати, сладко зевая. Потянулся, закинув руки за голову, поймал последний миг сонной неги и выбрался из-под одеяла, бормоча:
— Ну не придурки? Придурки. Опять за ними кто-нибудь гонится, а я разруливай… Где мои часы? Где вообще какие-нибудь часы? Ёлы-палы, сколько ж на автоответчике-то висит…
— Не суетись, оглашенный, — с низким грудным смешком сказала женщина. — Штаны надень.
Сергиевский, эротично покачиваясь, оборотился.
— Р-римма… — хрипло пропел он, раздувая ноздри и туманя глаза, — р-рыжая р-роза…
Он и не мечтал о такой удаче, какая его последнюю неделю преследовала. Даниль пришёл к выводу, что определённо сделал что-то очень хорошее, раз карма удружила ему такой приятной насыщенностью бытия. Одно то, что Лаунхоффер не убил его за попытку влезть в свои файлы, уже стоило целой жизни, потраченной на благие дела, а тут ещё и Римма… Красавица всегда держала себя неприступно; Сергиевский и не пытался ловить рыбку в её пруду, предвидя печальный неуспех этой затеи. Он встретил Римму совершенно случайно: заняв последний столик в любимом ресторанчике, Даниль наслаждался лёгким коктейлем и лёгким злорадством, когда завидел в числе ожидавших места рыжую диву в роскошном пончо. Сергиевский не преминул пригласить даму к себе, и сам не заметил, как оказался у неё дома.
Неделя промелькнула как сон. Погружённый в клубнику со сливками Даниль забыл мобильник на рабочем столе и заметил это только вчера. К Нике он забредал всего пару раз на полчаса — когда интуиция сообщала, что хочешь — не хочешь, но клиент пришёл, вытерпел уговоры и готов подставить лоб под печать. Сергиевский в такие минуты как никогда остро чувствовал, сколько удобств приносит контактёрский дар и способность передвигаться через совмещение точек. Во второй раз он вообще явился на работу в манере порноактера — плащ на голое тело и домашние тапочки.
Даниль был циник.
Но и в романтике толк он знал — а потому, любуясь прекрасными персями Риммы, вытащил через точки громадный букет пышных роз, тёмных, как риммины соски. Букет свалился на размётанную постель, явив великолепный художественный кадр. Секунду назад розы стояли в воде, холодные капли упали на горячую со сна кожу дивы, и Римма, сердито наморщившись, скинула цветы на пол.
— Хватит мне тут Джима Керри изображать, — фыркнула она, вытягиваясь поверх скомканных простыней. — Даниль Всемогущий… лучше иди-ка сюда, вот так… да… ох!..
«Подождут!» — небрежно решил Даниль, устремляясь на страстный зов.
Не то чтобы судьба шамана с его психованным божеством Даниля совершенно перестала тревожить; будь это так, он очень быстро забыл бы о них вовсе, и уж тем более не стал утруждаться, являясь куда-то решать чужие проблемы. Кроме того, намереваясь помогать Женю и Ксе, Даниль рисковал снова сцепиться с креатурами Лаунхоффера, и то, что он всерьёз собирался пойти на такое, значило очень и очень много. Срываться по первому зову было не в характере Сергиевского; пожалуй, так он отреагировал бы лишь на личную просьбу Алисы Викторовны, а всевозможные боги, шаманы и иномирные пришельцы подобными привилегиями в его сердце не обладали.
Впрочем, Даниль постарался не слишком тянуть. Он успел доставить удовольствие даме, принять душ и напиться кофе с тостами всего за какой-то час или полтора. Настроение у Сергиевского улучшилось, раздражение ушло; совмещая точки, он находился в превосходном расположении духа и был готов совершить невозможное. Аспирант шагнул с ламината Риммы на оструганные доски дома стфари…
И замер с открытым ртом.
Божонок, сидевший на полу рядом с телом, поднял безумные покрасневшие глаза; щёки его были мокрыми от слёз, но распахнутые зрачки были сухими, лихорадочно-чёрными.
— Здравствуй, Даниль… — уронил Менгра. — Не думал, что…
Он оборвал фразу; Сергиевский так и не узнал, о чём не думал кузнец, он его и вовсе не слышал, потому что, проследовав за направлением взгляда Женя, обернулся и увидел Ксе.
— Опаньки… — ошарашенно прошептал аспирант.
Тот стоял, никого не видя, и, казалось, слабо пошатывался, не в силах решить — то ли сохранять в посмертии форму утраченного тела, то ли успокоиться и забыть о нём. Душа Ксе несла на себе отпечатки странных повреждений, Даниль не знал, что могло стать их причиной, но всё же с облегчением понял, что они поверхностны и не затрагивают основные органы.
А потом он понял, что Ксе мёртв.
Осознание этого как-то запоздало — в первый миг профессионал взял в Даниле верх над человеком. Кармахирург принялся за визуальную диагностику тонкого тела умершего, не подумав о живых, раздавленных горем. Даниль поёжился; он почти ужаснулся себе, снова вспомнив, что не хотел становиться Ящером, но вслед за этим цепочка рассуждений извернулась змеёй, и от обыкновений Эрика Юрьевича скользнула в неожиданную сторону, подарив аспиранту мысль — светлую, злую и дерзкую.
Раздумывать было некогда.
Лицо Даниля озарилось странным весельем.
Он выпрямился, сунул руки в карманы и приказал:
— Назад!
Жень вздрогнул, непонимающе захлопав ресницами. Менгра уставился на Даниля почти с ужасом.
Аспирант не первый раз видел души, только что покинувшие тела. Промежуточные смерти — это величайшие потрясения, которые испытывает человек, но психологический механизм шока действует одинаково и у живых, и у мёртвых. Смена режима существования затормаживает мышление, выключает большую часть структур памяти; поведение недавно умершего жёстко детерминировано и диктуется своеобразными инстинктами тонкого тела. Сейчас Ксе должен был привыкать к новому образу — амёбовидной форме свободной души, но что-то его не устраивало. Снова и снова душа пыталась принять старую форму.
Он помнил.
И не хотел уходить.
— Ксе, — властно сказал Даниль, — вернись.
Менгра-Ргет медленно поднялся со стула; Сергиевский не обернулся.
— Он мёртв! — сказал Менгра яростно. — Он уже час как мёртв!
Аспирант глянул на него через плечо, и стфари отшатнулся, спав с лица.
— Ящер может, — со страшной усмешкой ответил Даниль, — а я почему не могу?
Он сосредоточился и начал раскрывать свои энергетические центры; в действительности Сергиевский не предполагал, что для операции потребуется много силы — пересоздание плоти для него было вполне рядовым действием, заменять органы тонкого тела здесь не требовалось, а восстановление нитей сцепки — занятие скучное и муторное, но совсем не трудное. Он не знал только одного — как развернуть вспять субъективное время души, преодолеть её инстинкты и уверить, что брошенное тело пригодно для жизни.
Идей на этот счёт не имелось.
То есть имелась — одна; но такая, что её и идеей-то считать было стыдно.
— Назад! — рявкнул Даниль.