— Я сказал — назад!
Он не считал и не сравнивал, но концентрация его энергии сейчас была вполне сравнима с лаунхофферской, накал силы преодолевал границу между тонким и плотным планом, и смутная, размытая светом фигура Даниля жутко сверкала. Ксе сейчас должен был видеть только «светлый тоннель»; но по этому тоннелю навстречу ему двигалось нечто ужасное.
Даниль сделал шаг вперёд.
И Ксе отступил.
Шаг за шагом он отступал, страшась надвигающегося ослепительного сияния, которое палило глаза, наваливалось мучительным жаром на беспомощную душу, лишённую защиты грубого тела, вынуждая искать убежища, любого убежища, где угодно и как угодно, и в повреждённом теле он искал бы его, но за полтора часа оно утратило всякую возможность поддержания жизни, отличной от жизни пожирателей мёртвой плоти…
Руководитель практики матерщинник Гена всякий раз выходил из себя и начинал страшно ругаться, когда подопечные студенты пытались, проделывая какие-либо манипуляции в тонком плане, помогать себе движениями физического тела. Скорость прохождения сигнала в нервной системе намного ниже, чем в энергопроводящей структуре души, и разнообразные магические пассы элементарно тормозят дело. «Не дышать, не моргать, пальцами не шевелить!» — истошно орал Гена и матерился так, что девушки краснели и плакали.
Даниль не краснел и не плакал, поэтому Гена однажды был вынужден дать ему пинка. Помавания руками в воздухе смотрелись так красиво, что Сергиевский ничего не мог с собой поделать.
…Он всё-таки шевельнул пальцами, когда одним махом, сосканировав остаточную физиологическую память Ксе, пересоздал тело нетронутым и живым. И собственным глазам не поверил, увидев, как незримый жилец немедля, с радостью и облегчением возвращается в знакомую плоть…
Так просто.
Так удивительно и торжественно просто.
Д. И. Сергиевский, будущее светило науки, кармахирург-стажёр, аспирант, в одних трусах валялся на разложенном диване в позе морской звезды и разглядывал потолок. По светлым обоям тянулись вверх едва приметные тростниковые стебли. Столы и полки покрывал слой пыли, скопившейся за время хозяйского загула, и перед тем, как со вздохом растянуться на диване, Даниль добрых полчаса рисовал по ней пальцем.
«Я это сделал, — в который раз подумал он, улыбаясь; плотно закрыл глаза и снова открыл, словно от этого что-то вокруг должно было перемениться. — Я сделал. Я крут как Лаунхоффер, в натуре…»
В понедельник прекрасная Римма должна была нести руководительнице материалы для диплома, поэтому в пятницу она волевым усилием прогнала любовника и засела за работу. Субботним утром Данилю было решительно нечего делать, кроме как проникаться сознанием своего величия, чем он с удовольствием и занимался.
«Анька такого не может, — сказал он себе, млея. — Потому и молится на Ящера. А я вот могу».
Перед глазами, как въяве, снова предстали поражённые лица стфари и истерически смеющийся Жень. «Я так и думал! — заявлял божонок, шмыгая носом и растирая ладонью уголки глаз. — Ты же Пса прогнал! Блин, Даниль, почему ты трубку не брал, раньше?!.» Аспиранту не очень хотелось отчитываться, к тому же он вспомнил, как после инцидента в отделе мониторинга собирался сам звонить Ксе — и всё вылетело из головы из-за умопомрачительных титек рыжей… впрочем, после содеянного Даниль считал себя вправе и вовсе не отвечать на неудобные вопросы.
— Не части, — величественно распорядился он, и бог послушно умолк.
Теперь Даниль испытывал слабые угрызения совести от сознания, что на тему его почти уникального опыта следует написать статью по реаниматологии — а лень. «В прямом смысле реанимация, — усмехнулся он. — Возвращение анимы…» Поработал он тогда всё же серьёзно, легко и просто отнюдь не было; треклятые нити сцепки Сергиевский протягивал часа три, а потом ещё пришлось перелопачивать память и восстанавливать функции ауры. Ауралогию Даниль в своё время бесстыдно прогулял всю целиком и сдал чудом — два вопроса списал, а про третий Ворона забыла. Теперь-то аспирант искренне сокрушался о прежней безалаберности; был момент, когда он чуть не запорол всё дело, перепутав сопрягающиеся тяжи. В операционной, среди профессионалов, такие фокусы могли бы стоить ему лицензии… но творить чудеса можно и по-дилетантски.
Даниль хихикнул и через точки вытащил с кухни яблоко.
По крайней мере, он помнил, что после операции на тонком теле, в отличие от операции на физическом, пострадавшего ни в коем случае нельзя оставлять в покое. Хотя бы пару часов не давать спать, вынуждать как-то реагировать на окружающее: вслушиваться в разговоры, отвечать на вопросы, описывать предметы и события, на худой конец — читать вслух. Нормальное функционирование души в сцепке с телом быстрее всего восстанавливается тогда, когда оба задействованы; кроме того, это лучшее средство профилактики патологий.