Но не сыщется вечного ни под одной из вероятностных Лун.
Может прийти час, когда перед племенем встанет выбор — раствориться в другом, более могучем, более жестоком племени, или же уйти в землю кровью и костью…
У стфари выбора не было.
Потеря национальной идентичности означает гибель богов, и наоборот — те, кого связывают с богами только долги, клятвы и обещания, с гибелью их всего лишь утрачивают идентичность. Боги стфари умирали за них — но стфари умирали вместе с богами.
Неизмеримо далеко и немыслимо близко, в другой вероятности, несколько лет назад…
Однажды Дева-День Леннаради пряла и обронила клубок. Он выкатился из золотых дверей её дома-рассвета и стал Солнцем. Было давным-давно такое сокровенное жреческое сказание, а потом стала сказка, и в типографиях Эмры печатали книги с адаптацией её для детей. Леннаради улыбалась.
Когда нкераиз отравили воздух над холодной землёй, я, Дева-День, стала воздухом, и люди, молившиеся мне, пили меня, пока не выпили всю. Тогда воздух стал ядом.
Кетуради Катта Энка раа-Стфари села за прялку мёртвой богини. Облик Леннаради, личина, хранившая часть её сил, ожила, и над седой головой княгини-матери запылало золотое светило; на считанные часы богиня воскресла в теле верховной жрицы, колесо прялки расчетверилось, став колёсами небесной повозки, и кони Девы-Дня ударили копытами по небосводу…
…Эстан раа-Стфари, первопредок, родился потому, что ему показалось веселее быть, чем не быть. В матери себе он взял холодную землю, и с тех пор весь род стфари крепко стоял на земле. В отцы же выбрал Эстан привольный небесный простор, и потому не терпели стфари неволи. Раз, побившись об заклад с сыном Лудры лу-Менгры, увёл он коня Леннаради, носящего золотую узду. Так Андра проспорил Эстану свой чародейный лук.
Стрелок всегда остаётся стрелком. Когда у защитников Эмры кончились боеприпасы, а люди начали умирать на позициях от усталости, я возглавил последнюю атаку — конную, сабельную, на винтовки нкераиз.
Я доскакал.
Ргет-Ринра Венг поднял тяжёлый лук первопредка, и в руках заместителя бога тот стал великим вихрем небес, проклятием случайного выстрела, ручным пулемётом…
…Даннаради Мете Риа раа-Стфари была младшей жрицей Андры лу-Менгры и самой красивой из земных дев. В день летнего солнцестояния Андра сошёл с небес, чтобы танцевать с нею. Нежней лесной земляники, трепетнее оленьей важенки, утра светлее, как плясала она с весёлым богом охоты! Он взял её в жёны. С тех пор Даннаради стояла богиней над всеми искусствами женщин и даровала им красоту и любовь.
Я стала медсестрой в изоляторе концлагеря. Кай Кее-Ринра, великий врач, был там и до последнего спасал жизни. Я помогала ему. Но однажды в лагерь приехал жрец-нкераиз и узнал меня. Он вознамерился скормить меня Энгу.
Это был последний бой Андры лу-Менгры.
Ни Иллиради Ргет-Адрад, ни Янгра-Ргет Кай-Айра, оба — едва достигшие совершеннолетия, не рады были оказанной чести. Но у Даннаради не осталось других жриц, и отец Янгры, который единственный в глазах юноши имел право взять оружие Андры, погиб на войне, ровно на год пережив своего бога.
…Это оружие в незапамятные времена изготовил Лудра лу-Менгра, отец Андры, взамен того, что сын проспорил Эстану, и много стыдил он азартного бога охоты. Великий мастер был Лудра, он стоял над всеми искусствами мужчин, от объездки коней до проектирования сложной техники…
Я побеждал. Я топил танки в трясине, и танки нкераиз доставались стфари, а в их руках шли по болотам как по ровной дороге. Я делал так, что винтовки стфари не давали осечек. Я гноил оружие врага. Но сын мой погиб, и невестка погибла, и ужас смерти заполнил верхний мир, принадлежащий богам и душам.
Я слишком устал.
Князь-кузнец Менгра оставил свой молот, и взял тот, что принадлежал Лудре, тот, которым некогда Лудра выковал сушу из блеска морской глади под солнцем.
И стал бок о бок с последним богом.
Ансэндар Защитник, Inzirift Ansaenndar…
Ксе не знал, как всё это выглядело в физическом мире. Шумное собрание стихло, толпа растаяла так же быстро и неожиданно, как собралась. Кажется, кто-то раздавал винтовки — то ли свои, то ли здешние; Ксе не так много оружия видел в своей жизни, чтобы различать, к тому же у него не было ни времени, ни права на любопытство.