В тонком мире не было зданий — лишь изменённые формы Матьземли. Не было деревьев — только мыслящее тело её дочери, стихийного божества растительности. Это был мир душ, разумов и сознаний, и всё же найти в нём здание МГИТТ, равно как и любого другого Института тонкого тела в другой стране, не составляло труда.
Там прекращалась аналогия.
В природе не было аналогии тому, кем становились человеческие существа, полностью овладевшие собственными возможностями.
Они поднялись над крышами; стало светлей и легче. Внизу едва колыхался лик Матьземли, прозрачные облака аур живых существ наполняли пространство и перемещались, напоминая течения в океане. Неботец сиял в вышине.
— Ань, — сказал Даниль, оглядевшись, — а ты не знаешь, что это там такое?
— Где?
— Вон. Ну видишь? Нестабильность локальная в стихии, на карусель по модели смахивает…
Аннаэр открыла глаза.
— Я вижу, что Эрика Юрьевича самолёт уже приземлился. — В её голосе прозвучало невероятное облегчение. — Смотри! Да не там! На севере!
Даниль, напротив, испытал необычайно острый облом и напряг. Эрдманн так и засветилась, а поскольку она находилась в чистой форме, то засветилась вполне зримо, и это внушало грусть: лететь рядом с лучистым солнцем, которое радовалось исключительно тому, что сейчас покажет научному руководителю свою диссертацию.
Ящера действительно сложно было не заметить. Аура его даже в компактном состоянии перекрывала по мощи излучения любую другую. Даниль невольно задумался, чему же энергетически эквивалентна душа такого человека как Лаунхоффер, и сам испугался — кощунство какое-то получалось.
Аннаэр рванулась к институту ласточкой. Контуры её тела расплылись.
3
— Во-первых, уясни главное. Шансов у тебя нет.
Жень дёрнулся, как от удара.
— Они тебя найдут, — без жалости рубил Дед. — Раньше или п-позже. Не надейся, что скроешься. Тебя ещё не нашли потому, что всерьёз и не ищут. Ждут, когда замучишься бегать. Т-тебя гоняют неофиты и обычный угрозыск. Как только иерархи решат, что пора, тебя найдут через полчаса. У них отца т-твоего слепок т-тонкого тела остался.
— А Ксе… — едва разлепил губы Жень.
— А Ксе дурак.
— Дед… — слабо сказал Ксе.
— У тебя одна есть надежда, — продолжал Дед. — Т-только не думай, что шанс есть. Надежда твоя в том, что Матьземле не всё равно. Линии в-вашей, я думаю, лет этак тысяч пять, и если её из Матери сейчас выдернут н-некие особо умные люди, то даже ей, при всей её тупости, будет больно… Но шансов у тебя нет.
Договорив это, Арья ссутулился и вмиг постарел лет на десять. Оборотился, шагнул к массивному кожаному креслу, попытался придвинуть ближе к дивану, но недостало сил. Ксе вскочил, помог учителю. Арья сел, тяжело вздохнув, и снова глянул на Женя.
Тот, одеревеневший и точно выцветший, смотрел в пол.
Молчал.
— Д-да… — едва слышно проронил Дед, смежая веки. — Д-дела…
Ксе опустился на диван рядом с Женем. Сжал ладонью его плечо. Тот, не глядя, сбросил руку шамана; лицо Женя исказилось.
— На кой хрен я сюда припёрся, — прошипел он, подымаясь. — Чтобы меня… чтобы мне… Я уйду сейчас! Мне плевать! Я… пусть найдут! Пусть, суки, попробуют! Я их поубиваю нахрен! Имею право!
— Сядь! — пророкотал Дед, поднимая горящие страшной чернотой глаза; тяжёлые старческие веки набрякли, морщины пролегли чётче.
Божонок сел и упал лицом на колени.
— Имеешь, — негромко сказал Арья. — Ты вот К-ксе на улице давеча за жреца принял. Убил?
Плечи Женя вздрогнули.
— Я тебе объяснить пытаюсь, — пасмурно продолжал Дед, — что ты можешь сделать.
«А взгляд?» — думал Ксе. Была минута, когда он по-настоящему боялся Женя, когда глубоко внутри инстинкт кричал, что перед ним опасность, существо, от которого нужно бежать. И что?..
— Что я могу, — одновременно с его мыслями, глухо и горько сказал Жень. — Я только пугать могу. Ну и ножом… блин, если б у папки хоть пистолет был! Ему ж и не надо было пистолетов…
Арья вздохнул.
— Ты при живом отце сколько времени бы взрослел?
— Да сколько угодно, — голос Женя тоскливо дрогнул. — Хоть сто лет, хоть двести. Я что, папку бы спихивать стал? Он… такой. Суперский. Папка. Был.
— А теперь?
— Не знаю.
— Сколько времени прошло с его… — и Дед, минуту назад игравший в жестокосердие, замялся, — с тех пор как ты…
— Месяц, — хрипло сказал Жень.
— И с тех пор ты бродяжничаешь?
— Ну… почти. Они же не могут, если в кумирне вообще пусто, — божонок поднял голову. — Они сразу… припёрлись. Ну я и смылся.