Не было ни угрозы, ни страха: вихрь не грозил поглотить, лишь увлекал с собой и кружил, заставляя чувствовать себя небесным телом, кометой, метеоритом, захваченным притяжением близкой звезды.
Шаман улыбнулся.
«Интересно, наверное, работать с антропогенным сектором, — подумал он, твёрдо намеренный заснуть в ближайшую минуту. — А может, это мне кажется с непривычки…» Ещё он подумал, что будет трудно устоять на месте и не поддаться обаянию вихря, но он взрослый человек и инициированный шаман, и стыдно ему не удержать ситуацию под контролем. Дел-то — время от времени нырять в стихию; заодно и тренировка неплохая.
А вихрь решительно ни в чём не виноват. Ему всего пятнадцать, и даже нож-выкидуху он толком не решается пустить в ход…
Свалиться в сон Ксе не успел. Дверь тихо хлопнула, и в сумерках замаячил Дед Арья.
— Э… — только начал ученик, лихорадочно просыпаясь: а ну как стряслась новая дрянь.
— Ксе, — сказал Арья, воздвигшись над ним в темноте. — Т-ты лежи, не вставай, я быстро. Ты меня извини, я старый совсем. Я у тебя одну вещь забыл спросить. Т-ты когда на кухне за столом сидел и меня слушал — ты тогда пожалел о чём-то. О чём ты жалел?
— Ни о чём, — удивился Ксе.
— Не ври, — сухо приказал старик, и молодой шаман поёжился по одеялом.
— Да так, ерунда всякая…
— Отвечай на вопрос.
Вздохнув, Ксе сдался:
— Я завтра на встречу выпускников идти собирался. В школу. Десять лет прошло, всё такое, классная придёт… Теперь не попадаю.
Арья потёр пальцами подбородок.
— Она тебе нужна, эта встреча?
— Нет, — снова удивился Ксе. Подумал и добавил, — совсем не нужна.
— И п-поэтому тебе было так больно и обидно оттого, что ты на неё не попадаешь?
— Уй! — сказал Ксе. — Блин! — выпростал из-под одеяла руку и хлопнул себя по лбу. Хорош контактёр, который делит необъяснимые ощущения на важные и неважные. «Это ж как дорогу переходить, — потешался над ним когда-то Дед. — От Феррари увернулся, от Бугатти увернулся, а от Запорожца не стал, потому — разве ж это машина?»
Арья засмеялся, расставив точки над «i», и отправился восвояси, тая во тьме как сон. Ворчание «что ж вы, молодёжь, такие дураки пошли… ну совсем дураки…» стихло, и Ксе, наконец, уснул.
Спал он, по всем правилам шаманов сплетясь частью тонкого тела с сознанием Матьземли. Богиня покоила его; воцарялась кругом бескрайняя осень, медленно катящая к зимнему ледяному сну, плотный мир кутался в тишь, даже ночные машины, казалось, беззвучно проходили под гирляндами фонарей. Тонкий мир тоже спал, спал за стеной Жень, и неутихающий вихрь, упрямый дух подростка-нечеловека, безмятежно кружил над домом.
В этой нетрепетной тишине шаману снился кошмар.
Там не было ни преследователей, ни чудовищ; Ксе снились кумиры бога войны, огромные по-советски изваяния Неизвестного Солдата, держащего на руках маленькую девочку, вторичное воплощение Матери Отваги.
Девочка была мёртвой.
Утром Ксе страдал.
Во-первых, он проспал два с половиной часа и был совершенно варёный. Во-вторых, Дед признавал кофе как вкусный напиток, но запрещал как допинг, а о более мощных энергетиках при нём нельзя было и думать. В-третьих, приехал Лья.
Шаман Лья был невыносимо компетентным человеком. В его присутствии у Ксе разыгрывался комплекс неполноценности. Даже Санд, на зависть успешный финансово, и тот скисал от льиного всеведения и всё-предвидения. Вот и теперь Лья позвонил не от подъезда, а с соседней улицы, и сообщил, что вокруг дома стоят четыре машины, в каждой по два человека, водитель и пассажир, и все они чего-то ждут. Ещё Лья подозревал, что упомянутыми дело не ограничивается, и предметно интересовался, будут ли стрелять.
Арья помянул Мать в разных видах. Потом сел на стул посреди кухни и задумался. Жень тем временем деловито перебирал свои вещи, всухомятку жуя кусок антикварной пиццы, найденной в морозилке Санда и разогретой. Невыспавшегося Ксе от запаха еды мутило.
— Одолжи, — неожиданно, даже не подняв головы, посоветовал Дед.
— Чего? — обалдел ученик.
— Нравится — бери, — продолжал Дед. — Куртку тебе всё равно надо купить, а пока одолжи у Санда… потом вернём.
Божонок в коридоре облизал замасленные пальцы, швырнул на пол свой маскировочный пуховик и с удовольствием облачился в неярко-чёрную кожу; куртка оказалась ему длинновата, но в плечах — в самую пору. Затем Жень собрал в хвост буйные кудри и сделался безукоризненно мужествен.