Бог улыбнулся.
— Я же сказал — смотри.
Кажется, будто медленно, без сомнения и боязни, погружаешься в тёплую воду; она смыкается над твоей макушкой, лаская кожу течением и переплеском, и ты, человек, вдруг научаешься дышать как рыба, забывая о последней преграде между тобой и водой…
Дед Арья настоятельно рекомендовал родителям шаманят хотя бы раз свозить детей на море. Ксе бывал там и до первого погружения в тонкий мир; ощущения действительно оказались похожими, и он радовался тому, как легко и приятно учиться… С тех пор Ксе делал это тысячи раз.
Сейчас он этого не сделал.
Ксе, шаман, не погружался в стихию.
Но очертания предметов стали расплывчатыми, словно взгляд затуманивала могучая аура Матьземли. Но вокруг человеческих фигур забрезжили синие контуры. Но потеряло прозрачность небо, став великим стихийным богом, и неторопливые молнии потекли от него к Земле, как струи дождя. Но вихрь, яростный и стремительный, поднялся, достигнув самого небосвода, и загорелся тяжёлым светом.
И Ксе увидел центр вихря.
Жень стоял, разведя в стороны руки с пластмассовыми мечами, на губах играла мечтательная улыбка. Ксе не мог объяснить, что божонок проделывал с собой, он просто не знал, на что Жень способен. Страшноватый приступ ясновидения проходил, мир вокруг шамана вновь становился нормальным, плотным, и Ксе только помнил, что тонкое тело бога формировало какую-то другую фигуру, отличную от собственной жениной.
Подросток рассмеялся и пошёл вперёд.
Ксе разрывался между нежеланием, назло гадёнышу, смотреть и чувством за него же, гадёныша, ответственности. Последнее пересилило, и шаман заторопился за Женем, проклиная всё на свете и пытаясь сосредоточиться для нового обращения к Матьземле. Если случится что-то нерадостное, воззвать к ней придётся, хочет этого божонок или нет… впрочем, если что-то действительно случится, возражать он уже не сможет. Шаману стало тошно от этой мысли.
…Качели, песочница, нестройно стоящие гаражи-«ракушки», деревья, асфальт, подъезд — Ксе не знал, тот ли, к которому они шли, но те, кто встречал их, точно знали — тот. Их было всего трое, или Ксе заметил троих… потом ещё троих, чуть дальше, но среди тех не было адепта. Ксе сам удивился, как сумел его распознать.
Вполоборота, засунув руки в карманы, стоял у подъезда бесцветный мужчина в чёрном пальто.
В десяти шагах от него замер Жень.
4
Аня взяла ключ от лаборатории, в которой обычно работал Ящер, и, мало не пританцовывая, повела за собой унылого Даниля. Они поднялись на второй этаж, пересекли здание, миновали переход во флигель, нависший над небольшим палисадником, и спустились. Даниль включил свет.
Накурено было страшно. Пахли столы, стены и потолок. Лаунхоффер отсутствовал две недели, но до того, случалось, просиживал здесь ночи напролёт, занимаясь собственными, непостижимыми для среднего ума проектами. Это было его логово, и как положено, оно хранило запах хозяина.
— Он скоро придёт, — сообщила ликующая Аннаэр то, что и без того было известно всякому. — Это из страны в страну через совмещение точек не ходят, чтобы люди не волновались, а по городу он сейчас… может, даже прямо здесь появится!
«Не появится», — угрюмо подумал Даниль, но ничего не сказал. Во-первых, ему не хотелось поддерживать разговор о Ящере, а во-вторых, он знал, почему Эрик Юрьевич не шагнёт из шереметьевских терминалов в уют своей берлоги напрямую, а выйдет на соседней улице, пройдёт пешком до дверей института и направится во флигель той же дорогой, что и они.
Он хочет встретить Ворону.
Аннаэр не будет приятно это услышать.
Данилю, откровенно говоря, тоже хотелось встретить Воронецкую, но не посчастливилось — у неё ещё не закончилась лекция. Ящер-то точно подгадает… Никакого дела у аспиранта к профессорше не имелось, просто на ту бывало приятно посмотреть. Настроение поднималось от встречи с нею, а в этом Даниль сейчас нуждался особенно остро. От Вороны, вроде как от Эрдманн, шло наваждение, только у неё оно было светлым и сбрасывалось легко.
Ворона всё делала очень быстро — ходила, говорила, думала. Ещё она очень быстро всё на свете забывала — но и вспоминала мигом, оставаясь выдающейся учёной, конечно, в тени грандиозных «Ла-Ла», Лаунхоффера с Ларионовым, и всё-таки крупной фигурой… Даниль невольно улыбнулся, представив, как она бежит по коридору, крыльями расплескав чёрную шаль, а Ларионов, ректор, сердито кричит ей вслед: «Опять всё проворонила, горе луковое!» Это значит, Ворона снова забыла сдать календарные планы. Она уже пятнадцать лет, с самого основания МГИТТ, каждый год забывает это сделать.