…На столе — молодой сержант, осунувшийся, с заостренными чертами лица. Жаловался на распирающие боли в ноге. Я быстро снял гипс, и в нос ударил тяжелый запах гниющих тканей. Нога блестела, словно отполированная, местами была похожа на мрамор. При пальпации под кожей слышался характерный хруст. В середине бедра снаружи находилась небольшая рана. Несколько выше осколочного ранения определялась полоса, которая, словно демаркационная линия, отделяла больную часть конечности от здоровой. Сомнений не было: газовая гангрена.
Приступил к операции. Дав больному рауш–наркоз, сделал широкие лампасные разрезы, прошел ножом до кости через все мышечные слои, удалил мертвые ткани. Затем завел в раны марлевые тампоны с мазью Вишневского и уложил ногу в комбинированную шину Крамера. Раненому перелили кровь, ввели сыворотку и сердечные препараты. Поместили его в отдельную палату, организовали специальный пост.
Я поспешил к А. В. Вишневскому, чтобы рассказать о вновь поступивших, в частности о сержанте. Подробно сообщил, как оперировал его. Выслушав меня, профессор встревоженно спросил, откуда поступил раненый с газовой гангреной, где ему так плохо обработали рану. Однако определить это было трудно: раненого подобрали без карточки передового района.
А. В. Вишневский хотел знать, как я собираюсь следить за развитием газовой гангрены. Мне показалось, что об этом достаточно судить по общему состоянию больного, температуре тела, пульсу и самочувствию. Однако профессор допытывался: как же все–таки узнать, поднимается отек выше или нет?
Я не нашелся, что ответить. Тогда он сказал:
— Иди, Владимир, сейчас же в госпиталь. Положи выше места, где забинтована нога, простую шелковую нить. Положи циркулярно. Если через некоторое время нитка «утонет», значит —отек развивается, тогда забирай раненого на операционный стол и снова делан разрезы, чтобы уменьшить отек и создать лучшие условия для аэрации…
Я быстро вернулся в госпиталь, надел специальный халат и вошел в палату к больному. Лицо его было в испарине, бледное, пульс учащен. Нога как будто не изменилась в объеме… Я осторожно подвел шелковую лигатуру выше места ранения и оставил ее открытой для наблюдения. Медицинскую сестру предупредил, чтобы срочно сообщила, когда нитка будет погружаться.
Ночью почувствовал, что кто–то меня тормошит. С трудом открыл глаза и увидел старшую операционную сестру К. И. Чуркину. Значит, надо срочно идти в перевязочную. Раненый с газовой гангреной был уже там. Он в полузабытьи, язык и губы сухие, пульс частый, температура тела высокая. Шелковая лигатура «утонула», врезалась в кожу.
Опять пришлось давать рауш–наркоз. Заходя на здоровые участки кожи, произвел дополнительные разрезы. Снова заложил салфетки, пропитанные мазью Вишневского, уложил ногу в шину. Для ниточки оставил открытым небольшой участок кожи, у основания бедра сделал поясничную блокаду. Закончив операцию, пошел к себе в комнату, но долго не мог уснуть.
Обращаться в то время к учебникам не было смысла, в них подробно описывались такие заболевания, как аппендицит, язва желудка, желчнокаменная болезнь, и ничего не говорилось о лечении ранений в период войны. Невольно приходила мысль: за последние несколько месяцев никто ни разу не пожаловался на болезни мирного времени. Они как бы перестали существовать. По–видимому, война оказывала огромное психическое воздействие на человека, переключала сознание на опасности, идущие извне, и не давала возможности сосредоточиться на заболеваниях внутренних органов.
Наконец, под утро заснул. Меня не будили, заведующие отделениями решили самостоятельно сделать обход.
В госпитале было три отделения. Первым заведовала опытный педиатр — доктор М. Н. Яхонтова. Она долго не могла привыкнуть к взрослым больным. Вначале ей трудно давалось описание ран и составление выписных эпикризов, но трудилась она самоотверженно. Два других отделения возглавляли молодые энергичные врачи, недавно закончившие Казанский медицинский институт. Работали они добросовестно, быстро научились накладывать на конечности глухие гипсовые повязки, самостоятельно удаляли металлические осколки из мягких тканей, вскрывали абсцессы и флегмоны. Теперь я уже мог спокойнее уходить на операции в соседние госпитали, да и там врачи тоже «росли», становились на ноги.
Ведущий хирург одного из подшефных госпиталей А. И. Лапина уверенно делала ампутации, резецировала ребра, вскрывала гнойные костные полости, а гипс накладывала так мастерски, что залюбуешься. Она совсем не собиралась посвящать себя хирургии. Но война распорядилась по–своему.