— Сознательному человечеству не нужен алкоголь, ему не нужны сифилис и куренье, ему нужны одни лишь столетние, молодые упругие мускулы, превосходящие мускулы этого двадцатилетнего трупа с дурной наследственностью. И будут, и будут.
Он поочередно указывал на отрезанные руки и ноги, на темную увеличенную печень, на вскрытое сердце.
Под лампой на столе не человек — человечий обрубок без рук и без ног, с отпиленной черепной коробкой.
Тело той особенной белизны жителей севера, что кажется восковым. И кругом этого тела, как в мастерской наглядных анатомических пособий, изумительно сработаны неживые все эти разъятые части и органы человека.
Тусклей горит лампа, мечутся тени, кружит бессонница голову, и все будто не сейчас, а когда-то давно…
Мелькают бывалому фельдшеру страницы прочитанных страшных романов из приложений к газете «Свет» про тайные мастерские великого мага, а молодым санитарам мелькает иное…
Им — что-то из слышанных толков о власти Грядущего Человека: вдруг он сумеет разъятые члены собрать, сумеет вдохнуть снова жизнь. Вдруг сейчас?
А хируроид Алферов говорит, говорит…
Лампа вспыхнула и потухла. В последний миг ярче выступили под ее светом, над темным запавшим животом, обширная грудная клетка и выпяченная шея с запрокинутым подбородком и черною пустотою ноздрей. Кроваво отметились места ампутированных частей с ослепительно белой перепиленной костью.
Вдруг очертанья пропали. Все одинаково посерело.
— Санитары, — сказал Алферов, — когда будете здесь убирать, проштудируйте еще сами на трупе, чтобы на следующем, голубчики, уже не я вам, а вы мне лекцию прочитали.
— На курьерском гоните, Илья Петрович, — сказали, смеясь, санитары, такие юные, с нежным девичьим румянцем.
Старый же фельдшер, страстный любитель медицинского своего дела, благодарил от души:
— Разодолжили, Илья Петрович! Давно жду не дождусь настоящего человека; не врачей, лекпомов нам слали. Два затеяли оперировать: больной готов, я при маске, а тут белые… Двенадцатидюймовая наша как бахнет. Лекпомы с инструментом хлоп на пол! Больной сам кричит им: «Вставайте! своя бьет!»
Весело заперли старинным ключом анатомичку, ключ фельдшер взял с собой, чтобы утром, разбудив санитаров, прийти на уборку. Весело разошлись.
Алферов, довольный собой, как косец, выкосивший больше положенной десятины, едва сняв одежду, повалился и заснул сном мертвецким.
III
Алферов вскочил. В еще сонном мозгу пронеслось: это падает дом! Дверная доска гнулась под чьим-то напором и грохотом кирпичей.
Как был, в рубашке, без очков на подслепых глазах, он кинулся к двери. В окошко метнулись огромные, вишневого цвета знамена, на улице бил барабан, трубили трубы, горласто ударил «Интернационал». Алферов открыл дверь.
Защитные воины пролетели с напору далеко за порог, обступили его тесной ратью.
— Вот он! — как Вий, указал на Алферова пальцем какой-то бледный мельник… нет, свой домком Ведерников.
— Одевайтесь, вы арестованы! — приказал высокий с револьвером. Не слова, булыжники хрипло стукнули. Высокому б сразу шашкой Алферова. А кругом ярые…
— На что одеваться, все равно разденем.
— На стол его, рядом…
— Руки, ноги оттяпаем!
Алферов, босой, в рубашке, моргал без очков. Домком увидел, что он ничего не понимает.
— Вас привлекают к ответственности за сознательное оскорбление трупа комвзвода. Его товарищи хоронить пришли, а выходит-то: хоронить нечего!
— Я делал вскрытие, я…
— Не проведешь, — заревели в толпе. — Скрытие по закону: взрезается, зашивается, зазорного нет ничего. А ты зачем это на куски? Сердце, спросить, где? Печень где?
— Пустой лежит наш комвзвод. Руки, ноги расшвырены.
— Одно завалилось, другое — што крысы пожрали! Чего с тобой дурака валять. Иди как мать родила. Мы тебя скроем! Своей печенкой плати!
— Издевку над комвзводом! ах же ты…
Высокий бешено развернулся, подоспевшие санитары и фельдшер понависли, не дали ударить.
Фельдшер, когда-то старший унтер, державший в трепете всю роту, заорал:
— Белены вы объелись! Без протокола убить, кабаны бешеные!
И он страшно выругался.
Напиравшие подались назад. Стали слушать.
— Издевательства над трупом не было, необразованные вы элементы. Было вскрытие, с культурно-просветительной лекцией. Врач на это дело уполномоченный по своему цеху. Гляди, в калошу сядете…
Осмелели санитары, выступили:
— Касательно трупа, когда он без знаков различия, врач не обязанный знать, чей он по принадлежности…