— Мирной жертвы? — переспросил Фердинанд. — С каких это пор британские вооруженные силы приносят мирные жертвы?
— Как бы то ни было, вы можете убедиться, что с ними все в порядке.
Фердинанд показал на Флирта:
— У него осталась только одна конечность.
— Он жив. И ездит на прекрасном электрическом кресле.
— Цезарев салат?
— Видеть живым и здоровым мне удивительно не его, а вас, Перегноуз.
Перегноуз сердито глянул поверх своих проволочных очков:
— Не зовите меня Перегноузом, — прошипел он. — Я Ляпис Лазурь.
— Излагайте уж требования.
— Вам дан срок до половины тре… я хочу сказать, до четырнадцати тридцати. В это время придет катер, чтобы забрать нас. Если вы сядете на него, вы не будете уничтожены вместе со всем этим поместьем. Если нет, что ж, да смилуются над вами небеса. Нет, мерси.
— Что? — спросила Мерсия.
— Нет, я просто говорю, что не хочу цезарев салат без шпротов. Вот, если хотите.
— И вам мерси, — сказала Мерсия.
Перегноуз плюхнулся на свой стул, и Барри утешающе погладил его по руке.
— А что нам мешает просто уйти отсюда?
— Вы по всему периметру окружены спецназом сербской полиции, — улыбнулся Перегноуз. — Сюда нацелены наши крылатые ракеты. Выбраться отсюда живыми можно только на том катере.
— Что ж, вы довольно храбрый человек, надо отдать вам должное, — сказал Фердинанд, с хрустом прожевав квашеную капусту.
Перегноуз занервничал:
— Почему это?
— Сидеть здесь, когда вы знаете, что вся эта огневая мощь нацелена сюда, на нас с вами.
Перегноуз глянул в окно на залив, и на лбу его выступили капли пота. Он вытер его салфеткой.
— Салат под майонезом?
— И еще, — небрежно сказал Фердинанд, приберегая лучшее под конец, — вы объяснили, почему здесь эти двое, — он показал на Мерсию с Флиртом, — но он-то почему здесь? — и показал на старика, который лихо наяривал на воображаемой гитаре.
— Это наблюдатель от ООН, — сказал Перегноуз.
— Это же рамолик! — воскликнул Фердинанд.
Мерсия кивнула Миранде:
— Сразу же его заподозрила, когда встретила его в Шепердз-Буше.
— Очевидно, он очень опытный, — сухо ответил Перегноуз.
— О, это да, — согласился Фердинанд, — но вы знаете, кто это?
— Я же сказал, это наблюдатель от ООН.
— Черта с два он наблюдатель. Это Пол Пеннигрош.
Разумеется, для Мерсии и Флирта это было только имя, которое они слышали от Фердинанда, но для всех остальных из нас оно прозвучало чрезвычайно волнующе и проникновенно. Меня это, вероятно, потрясло больше всех. Я имею в виду, встреча с моим создателем. Он выглядел не так, как мне запомнилось. Теперь это был усохший помешанный старичок, но как только Фердинанд назвал его, я понял, что он прав. Это мой автор. У Миранды, которая хотела свалить все дерьмо на меня, знаете, как несправедливы такие женщины, его имя отдалось в ушах колокольным звоном. Казалось непостижимым, что человек, давно отправленный ею в ссылку куда-то на периферию, вдруг оказывается в центре внимания.
— Автор, писатель… — Она не знала, что и сказать. — Тот, кто написал ту книгу. Это он?
— Чушь, — сказал Перегноуз.
— Вас ведь с нами не было, когда мы приступили к операции «Рабы любви»? — поинтересовался Фердинанд.
— Нет, но. Не было. Но это же не ученый, это полный кретин. В общем, я думал, что Пеннигроша ликвидировали.
— Нет, только сделали лоботомию, и теперь у него зависимость от инструкций, которые поступают отсюда, — Фердинанд показал на плеер.
— Зависимость от инструкций? — переспросила Мерсия, единственная, кто видел Пеннигроша без плеера.
— Лоботомия — операция довольно грубая. После удаления такой важной части мозга, которая отвечает за жизнедеятельность, лишаешься способности управлять своими действиями, не можешь даже жить простой повседневной жизнью. Поэтому ему необходима постоянно крутящаяся двадцатичетырехчасовая запись с инструкциями, которые напоминают ему о таких вещах, что нужно одеться, ставить одну ногу впереди другой, когда идешь, что нужно питаться, нельзя снимать наушники. Если он слишком долго останется без наушников, он может просто забыть, что нужно дышать.
Все посмотрели на забывчивого профессора с сочувственным ужасом. Он тряс головой и пел.
— Похоже, он еще и музыку наладился слушать, — сказал Фердинанд.
— Ты знал об этом? — спросила Миранда.
— Это не я решал.
— Это бесчеловечно.
— Теперь я это знаю. Я многое понял. Следует ли мне убить его сейчас, избавить от такой жизни? — Фердинанд достал из кармана свой большой пистолет.