Я, видимо, слишком засмотрелась на пейзаж с 71 этажа, потому что очнулась, только когда почувствовала, что Максим подошёл ко мне сзади вплотную. Я резко обернулась, и мы с ним оказались лицом к лицу. Между нами, наверное, сантиметров десять, максимум пятнадцать.
— Кристина, — тихо начал он почему-то хриплым голосом, — у меня к тебе несколько вопросов. Отвечай, пожалуйста, честно.
От такой близости Максима мне стало немного не по себе. Я посмотрела ему в глаза и снова заметила, что у него расширяются зрачки.
— Хорошо, — буквально выдохнула севшим голосом.
Не прерывая зрительного контакта со мной, он спросил:
— Ты помнишь нашу первую встречу? Не ту, что была девять лет назад, когда я приехал в Москву. А другую. Самую первую.
Чувство адреналина резко разлилось по моей крови, сердце бешено заколотилось. Этого просто не может быть... Он помнит...? Я молчу, продолжая смотреть на него немигающим взглядом. Отчего-то резко стало не хватать воздуха.
— Ты ведь та самая девочка из детского лагеря, которую я спас на пирсе, когда ее хотели бросить в воду? Я сразу узнал тебя, когда зашёл в дом и посмотрел в твои большущие синие глаза. Это ты, Кристина.
— Да, — тихо выдохнула ему. — Но как ты меня до сих пор помнишь, Максим? Прошло 19 лет.
— Тихая, кроткая девочка из лагеря снилась мне на протяжении всех этих гребанных восьми лет.
И он сделал небольшой шаг по направлению ко мне. Я была вынуждена отступить назад, но уперлась в стекло. Максим нависает надо мной, скользит по моему лицу взглядом, дышит тяжело. Он напряжен.
— Второй вопрос, Кристина. Мы с тобой девять лет назад, когда я приехал, узнали друг друга?
— Да. Но не сразу.
— Как это произошло? Как мы вспомнили друг друга?
Я замерла. Рассказать ему правду? Про то, как он спас меня в темном дворе? Про то, как мы ушли с выпускного, а потом целовались на Патриаршем мосту, где я помогла ему узнать меня?
— Я узнала тебя раньше. Мы с тобой занимались у одного репетитора по английскому. Мы уходили от нее поздно вечером, когда уже было темно, а она жила в мрачном районе. За мной увязались три каких-то придурка, а ты меня от них защитил. Вырубил их своими каратистскими приемами. В этот момент я тебя вспомнила.
— А как тебя вспомнил я?
Я тяжело сглотнула.
— Я помогла тебе. Это было намного позже после того, как тебя вспомнила я, за два месяца до моего отъезда. Мы гуляли ночью по Москве, и я спросила, неужели ты не помнишь нашу самую первую встречу. И тогда ты меня вспомнил.
Он продолжает тяжело дышать. Я уже вжалась в стекло, но Максим, кажется, не намерен отходить от меня.
— Третий вопрос. Я помню, что маленькая девочка из лагеря очень хотела, чтобы мы с ней снова встретились. Она обещала, что будет с нетерпением меня ждать. Тогда почему, когда мы снова нашли друг друга и ты меня узнала, ты не разговаривала со мной, всячески меня игнорировала, а когда уехала в Америку ни разу за эти проклятые восемь лет не позвонила мне, не написала, не спросила у родителей, как мои дела, и не приехала домой?
Он загнал меня в угол. В горле уже пересохло. От его близости катастрофически не хватает воздуха.
— Это слишком сложно, Максим, — тихо ответила ему. — Это слишком-слишком сложно...
— Ничего, я постараюсь понять.
Я молчу. Что я должна сказать? Правду? «Мы с тобой любили друг друга, но я подумала, что ты меня бросил»? «Отец наврал мне, что ты поменял номер телефона, и я подумала, что это из-за меня»? Кажется, на мои глаза стали наворачиваться слезы, потому что голос задрожал.
— Это не совсем правда, что мы с тобой не общались. Просто твоя мама не знала об этом и думала, что мы игнорируем друг друга. И я звонила тебе из Америки, когда только приехала туда. Но твой телефон был выключен, и отец сказал мне, что ты сменил номер. Он не сказал, что с тобой произошло на самом деле. Я подумала, что раз ты не сообщил мне свой новый телефон, ты не хочешь больше со мной общаться. А не приезжала я, потому что мне было не к кому приезжать. Меня тут никто не ждал, Максим.
— Даже я? — Тихо выдохнул он.
— Я так думала. Прости.
Он больше ничего не сказал. Тяжело сглотнул и резко от меня отвернулся, отошёл на несколько шагов и замер, сильно сжав кулаки. А я так и осталась стоять, будто прилипла к стеклу.
— В твоём присутствии меня накрывает дежавю, — прохрипел он, — дебильное чувство.