После развала системы хищная власть, переусердствовав в ограблении людей, вызвала народное восстание. Но ничего страшного, народное быдло рано или поздно усмирят, никуда оно из своего стойла не денется (именно таковы, кстати, реальные, подлинные (зоо)мысли тамошних властителей).
Еще одна неистребимая ветвь преступности – это коррупция. Она будет процветать до тех пор, пока в мире существуют государство и деньги.
Именно благодаря ей возникают и благоденствовуют мощные «неприкасаемые» пласты сверх-организованной, практически неразоблачаемой преступности, имеющей покровителей на самом верху: на высоких государственных уровнях Стал уже незыблемой, хрестоматийной аксиомой тот грустный факт, что если при расследовании какого-либо дела «ниточки» потянутся достаточно высоко, то следствие будет любым путем, вплоть до физического устранения «слишком любознательных», но обязательно прикрыто.
Единственный путь борьбы с этой самой «элитной» ветвью преступности в существующих условиях – «сталинский», в своем идеальном варианте. Строжайший контроль, отлов и наказание преступников во всех эшелонах власти, невзирая на ранги. Как это всегда демагогически и декларируется, – все равны перед законом В действительности у преступных чиновников много возможностей для обхождения этих самых законов, для них «закон, что дышло». Жесткий механизм борьбы с преступностью немыслим и в пресловутой западной демократии. Там тоже создается лишь видимость.
Сталинский метод при всей своей беспощадности реально бил не по тем целям, попадалась в основном мелкая сошка. Но зато, в отличие от западной карающей системы правосудия, здесь часто воздавалось «по заслугам» и крупным акулам.
И это отрадный факт, хотя ничего и не решающий, а просто сам по себе, как красивая иллюстрация в страшно скучной книге.
Именно здесь произрастают корни всенародной горячей любви к Сталину. За его якобы справедливость и неустанное, неусыпно-бдительное вылавливание всяческой мрази среди начальства. Уже одной только видимости справедливости для народного сознания оказывалось вполне достаточно. И эта любовь до сих пор теплится, несмотря ни на какие досужие реминисценции о «лагерной пыли», о «черных воронах», о горемыках «без права переписки» и т.п. Сталину всё прощалось – даже подвергшиеся вопиющему произволу его не винили. Нехищные люди отходчивы и всепрощающи. Для диффузного вида – это как «неразделенная любовь». Пусть и к не очень достойному объекту, но – любовь.
И нельзя диффузных людей порицать за то, что они ищут себе тирана. Это – естественное проявление стадного инстинкта. Им жизненно необходимы вожаки.
Но вожаки-то им нужны хорошие, нехищные, а на эти вакансии в основном прорываются хищные чудовища. Стадо буйволов должен возглавлять лучший буйвол, а не стая пятнистых гиен.
«ТЮРЕМНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ»
Хищным властителям, этим реликтовым «цезарям» и «сатрапам» современного мира не нужно истинное знание о человеке. Для них важны лишь психологические методики манипулирования «стадом, быдлом». И они всячески препятствуют человеческому самопознанию, прекрасно чувствуя, что это не в их интересах. «Власть и истина не сочетаются. Это – горькая правда» [7].
Примечателен в этом плане знаменитый «тюремный эксперимент», проведенный в начале 1970-х годов [29]. Две дюжины студентов-добровольцев, под присмотром американского психолога Филиппа Зимбардо, участвовали в своеобразной игре «в тюрьму». Их по жребию разбили на две группы, исполнявшие роли надзирателей и заключенных в инсценированных тюремных условиях Для участия в эксперименте были отобраны люди с нормальными показателями по всем предъявленным им тестам, однако, проведя всего несколько дней в «тюрьме», они повели себя странным, ненормальным образом.
«Надзиратели», поначалу просто властные, стали относиться к «заключенным» жестоко, порой садистски. «Заключенные» реагировали на эту демонстрацию власти дезорганизацией поведения, ощущением беспомощности, и в конце концов, – тупой покорностью. Эксперимент, рассчитанный на две недели, пришлось прервать уже через шесть дней из-за происшедшей в «тюремных» условиях драматической перемены в личности и моральных ценностях испытуемых. Все были травмированы, и даже сам Зимбардо почувствовал, что начинает принимать интересы своей «тюрьмы» слишком всерьез. Требования социальной роли оказались сильнее, чем моральные императивы и представления индивида о самом себе. Как же стало возможным, что люди, распределив эти роли подбрасыванием монетки, так легко вжились в них? Дело дошло до жестоких конфликтов, драк, избиений, издевательств и т.п. Участники эксперимента достигли «нормы», существующей в настоящих тюрьмах. И эксперимент был поневоле прекращен.
Вот это-то и подозрительно. Почему эксперимент вдруг прекратили, а не откорректировали и не пошли дальше?! Его нельзя было прекращать, нужно было выяснить, выйдут ли его участники из своих ролей «с честью», образумятся ли? Но его прекратили, а то, что «простые парни» неожиданно для всех (в том числе и для самих себя) стали неимоверно жестокими и поэтому эксперимент пришлось прекратить, именно это долго муссировалось в прессе.
Как же объяснить эту жестокость, проявившуюся в ходе эксперимента?
Корни ее следует искать в «диффузной недостаточности» его участников. Здесь, как в капле воды, отразилось положение во всём обществе. Общество может выдержать определенное количество хищных в своих рядах. Да и те в таких мирных сообществах стараются особо не «высовываться». Затаиваются. Но при превышении некоего количественного порога следует лавинообразный рост агрессивности, преступности, безнравственности. То же самое наблюдается, как это отметил еще А.Токвиль, и при ослаблении в обществе социальных уз. (Именно это происходит ныне в нашей стране). Это же, в миниатюре, случилось и в эксперименте Зимбардо. Хищный компонент среди его участников оказался чрезмерным (как и предельно хищные правила самой «игры»).
С видовой позиции, «тюремный эксперимент» был проведен с вопиющей некорректностью и крайне примитивно. Вот и возникает вопрос – уж, не специально ли?! Надо учесть и то, что психологи и психиатры, как правило, суггесторы. Но сейчас уже невозможно установить, «who was who» в тех двух дюжинах студентов, набранных для злосчастного эксперимента.
Не хочется, конечно, верить в это, но возможно это была псевдонаучная мистификация, устроенная для саморекламы, на которую американцы столь падки. С них станется. Можно усмотреть здесь и некий интуитивно-превентивный упреждающий ход хищной власти. Ведь эксперимент этот сыграл свою негативную роль: «доказано», что всякий человек может стать злым. Якобы социальные роли являются определяющими в поведении людей. Не был ли он задуман и рассчитан на оправдание существующей у людей непомерной агрессивности? До поры до времени скрытой, но создадутся подходящие условия – и она тут как тут. Мол, все мы одним миром мазаны. Человек человеку – волк. Все люди – гады. Хищные всегда стараются замарать всех. Они любыми способами пытаются сбросить остальных людей на свой животный, биологический уровень. Затянуть в свое страшное крокодилье болото.
По своей «научной значимости» знаменитый эксперимент Ф.Зимбардо мало отличается от подробного описания ресторанной драки, которая провоцируется двумя-тремя посетителями, а заканчивается всеобщим побоищем подвыпившей публики. В социальной психологии это называется «психическим заражением». Подобный «феномен» частенько использовался в старых – чаще почему-то комедийных – кинофильмах.