В наступившей тишине из темноты донеслись дрожащие голоса врагов:
– Говорю тебе, я видел прямо сквозь него!
– А глаза как горели! В этом лесу живет сам дьявол!
– Вовсе не дьявол. И не зверь, – возразил третий. Этот, в отличие от других, сохранял спокойствие. – Это человек. В темноте. Возьмите же себя в руки!
Всего лишь несколько фраз, обрывки разговора – но их оказалось довольно. Картина начинала складываться, и Каменной Стене она не нравилась ни в малейшей степени.
– И мы должны поверить, будто один человек смог прикончить девятерых наших без единого выстрела? Не оставив ни единого трупа?
Значит, они встретили в лесу врага, и притом не кого-то из людей генерала… Это могло означать, что перед Союзом встала проблема перебежчиков (что пошло бы южанам только на пользу), либо что в этом лесу прячется банда беззаконных убийц. Тогда это могло бы стать проблемой и для генерала, если только неизвестные не присоединятся к его собственной банде беззаконных убийц. Но правду не выяснить, не допросив этих людей.
– Они нужны живыми, – сказал Каменная Стена.
На лицах разведчиков отразилось разочарование.
– Проклятье, – буркнул Нитка.
– Заставьте их говорить, а потом можете заставить замолчать, – сказал Каменная Стена.
По законам войны этих людей полагалось взять в плен живыми, но три лишних едока, отнимающие пищу у своих, были бы совершенно некстати. Генерал кивнул Нитке, Джонни и Джеку Босяку:
– Окружить их. А когда вспыхнет свет… ну, вы дело знаете.
3
Свет, вспыхнувший в ночной темноте и осветивший заросли, ослепил бы любого. Вкупе со звоном разбившегося о землю фонаря он сбивал с толку так, что даже генерала подвели глаза. Генерал был готов к яркой вспышке, и все же в ветвях над головой ему почудилась тень, пляшущая, как живая. Он мог бы поклясться: прежде чем свет угас, эта тень взглянула прямо на него.
Рука генерала метнулась к кобуре у бедра, но, не успел он выхватить револьвер, как истошный вопль вновь привлек его внимание к солдатам Союза:
– Боже правый, он возвращается!
Каменная Стена понимал, что это кричит человек, но голос был больше похож на визг койота. За криком последовала беспорядочная стрельба, что-то злобно свистнуло в воздухе, зацепив щеку, и что-то тяжелое, навалившись на генерала, прижало его к земле.
Вспомнив о живой тени, генерал рванулся, стараясь освободиться, но тут в ухо жарко дохнул голос Гуся:
– Это я, генерал.
Стрельба стихла, сменившись новыми криками: одни голоса молили о пощаде, другие требовали повиновения. Гусь помог генералу подняться. В его голосе чувствовалось раздражение.
– Думали напомнить себе, что от пуль не заговорены?
– Я в порядке, – сказал Каменная Стена, отряхивая мундир от волглых прошлогодних листьев.
Гусь тронул пальцем щеку генерала, и Каменная Стена зашипел от боли.
– Ну вот, ранены. Придется наложить шов или два.
Любой другой, заговоривший с генералом в подобном тоне, мигом был бы назначен в первые ряды войск в завтрашней битве, но Гусь заслужил это право. Здесь, на войне, он был ближайшим из друзей Каменной Стены. Вполне сочувствуя уважаемым людям, наподобие Роберта Э. Ли, с ними он не мог быть самим собой. А вот Гусь действительно знал генерала. Знал о его страхе перед войной, о любви к жене Мэри и новорожденной дочери Джулии… Генералу хотелось лишь одного: быть с ними, дома, в безопасности, у теплого очага. Поэтому-то он и дрался так яростно. Чем скорее закончится война, тем скорее он вернется к ним…
– Сойдет и шрам, – ответил генерал, вновь взглянув на небольшую полянку впереди.
Крики стихли. Каменная Стена прошел по гаснущим язычкам пламени и выступил на поляну. Гусь и Кодил прикрывали его, не ослабляя бдительности. До лагерей Союза и Конфедерации было по несколько миль, но как знать, кто еще рыщет по лесу в эту ночь?
Трое солдат Союза стояли на коленях. Из их ран, несомненно, нанесенных Ниткой, Малышом Джонни и Джеком Босяком, текла кровь. Обошлись с ними сурово, но, к радости Каменной Стены, никого не убили. Вдобавок большей части ранений было уже по нескольку часов – кровь запеклась, ушибы налились синевой.
Только один из троих поднял взгляд им навстречу. Этот человек был молод, носил усы и офицерский мундир. Старший. На вид – трус. Руки его дрожали, глаза бегали из стороны в сторону. При взгляде в глаза генерала на лице офицера отразилось узнавание. Узнавание и – вот уж чего генерал никак не ожидал – облегчение.