– Значит, она – это он, – сказала сестра Элисса, глупо улыбаясь.
Дейдамиа произнесла, заикаясь:
– Но… но у Торна нет… хм…
– У него имеется достаточно того, что бесспорно делает мужчину мужчиной! – рявкнула аббатиса. – И более чем достаточно, дабы сделать тебя, обманутая дочь моя, грязной блудницей.
– Oh vái! А ведь все обстоит еще хуже, nonna Этерия! – запричитала бедная Дейдамиа в искреннем отчаянии. – Я стала людоедом! Введенная в заблуждение этим обманщиком, я глотала плоть человеческих младенцев!
Обе женщины уставились на нее в крайнем изумлении. Однако прежде, чем Дейдамиа сумела объяснить все, она замертво повалилась на землю в глубоком обмороке. Я понимал, что означали эти слова, но, хотя меня и била дрожь, у меня хватило благоразумия избежать объяснений. Спустя мгновение сестра Элисса сказала:
– Если эта… этот… Если Торн – мужчина, nonna Этерия, то как он оказался здесь, в монастыре Святой Пелагеи, niu?
– Действительно, как? – мрачно произнесла аббатиса.
И снова меня с моими немногими связанными в узелок пожитками поволокли через широкую долину, обратно в аббатство Святого Дамиана. Там аббатиса заставила монаха запереть меня в уборной и караулить, чтобы я не услышал, что она скажет Dom Клементу с глазу на глаз. Но у монаха были свои неотложные дела, поэтому он оставил меня одного, я же выскользнул и, присев на корточки под окном комнаты аббата, подслушал их беседу. Оба разговаривали очень громко и на этот раз, потеряв осторожность, не на латыни, а на старом языке.
– …Да как вы осмелились привести это ко мне, – буквально рычала аббатиса, – и выдать за девочку?
– Вы тоже приняли Торна за девочку, – возражал аббат чуть спокойнее. – Вы видели то же самое, что видел и я, а ведь вы женщина. Разве можно меня осуждать за то, что я серьезно отношусь к клятве безбрачия, niu? За то, что я добродетельный священник, который никогда не являлся отцом так называемых племянников? За то, что я видел женщин раздетыми лишь во время болезни или на смертном ложе?
– Ну, теперь мы оба знаем, Клемент, что представляет собой Торн и что нам надо сделать. Отправьте монаха, чтобы он притащил это сюда.
Я поспешил вернуться обратно в уборную, испытывая немалый ужас и смущение. За прошедший год или около того меня описывали по-разному, но сегодня впервые меня назвали «это».
Таким образом, я оказался изгнан из обоих монастырей: мне было приказано покинуть долину Балсан-Хринкхен и больше не показываться там. Я изгоняюсь за мои грехи, сказал Dom Клемент, который предварительно был вынужден поговорить со мной наедине и честно признался, что, даже будучи священником, не может точно охарактеризовать эти грехи. Мне было позволено забрать с собой свои пожитки, но аббат предостерег меня, чтобы я не вздумал взять хоть что-то из собственности монастыря, – однако он милостиво вложил мне на прощание в руку монету, целый серебряный солидус.
Dom Клемент также объяснил мне в конце концов, кто я такой, хотя ему и очень не хотелось это делать. Аббат сказал, что я – создание, которое на старом языке называют «маннамави», «мужчина-женщина», «двуполое существо»; на латыни это звучало androgynus, а на греческом arsenothélus. Я не был ни мальчиком, ни девочкой, но тем и другим сразу и в то же самое время никем. Думаю, что именно в тот день, когда я узнал о себе всю правду, и закончилось мое детство; я сразу повзрослел.
Несмотря на предостережение аббата, я все же прихватил с собой две вещи, которые, строго говоря, мне не принадлежали; позже я расскажу, чтó именно это было. Однако наиболее ценным моим приобретением – хотя истинной ценности его я тогда не осознавал – было понимание того, что больше никогда в жизни я не стану жертвой любви к другому человеческому существу. Поскольку я не был женщиной, то не мог по-настоящему любить ни одного мужчину, и наоборот. Я навечно освободился от запутанных связей, слабости и мягкости, от унизительной жестокости любви.
Я стал Торном Маннамави, хищником, и отныне все мужчины и женщины в мире были для меня всего лишь добычей.
2
Я говорил, что к тому времени, когда брат Петр впервые задрал на мне сутану, мне исполнилось лет двенадцать или около того. К сожалению, я не могу точно указать свой возраст, потому что не знаю не только когда я родился, но и даже где это произошло. Вынужден признать: для того, кто постоянно совершал далекие путешествия, посетив множество земель, населенных различными народами… для того, кто участвовал в стольких значительных событиях, которые, как считают, изменили сам ход развития цивилизации… для того, кто когда-то был правой рукой величайшего монарха на земле, – да, увы, для такого человека мое происхождение было низким и недостойным.