Поскольку juika-bloth совсем ослаб и его когда-то яркое и переливающееся оперение стало тусклым и обтрепанным, я начал упрекать себя, иногда и вслух:
– Эта отважная птица не сделала мне ничего, кроме добра, а я отплатил ей тем, что причинил вред. Мой друг умирает, а я не в силах ему помочь!
– Хватит хныкать, – велел Вайрд. – А то орел станет тебя презирать. Смотри, как мужественно он держится. Мальчишка, каждый из нас должен умереть от чего-нибудь. И даже хищник понимает, что не будет жить вечно.
– Но это моя вина, – настаивал я. – Не надо было кормить его тем, что обычно орлы не едят. Зря я его вообще приручил! – воскликнул я и добавил с горечью: – Я должен был знать по собственному опыту – нельзя вмешиваться в чужую природу.
Вайрд посмотрел на меня непонимающе и ничего на это не ответил. Скорее всего, он подумал, что у меня от горя слегка помутился разум.
– Если juika-bloth должен умереть, – продолжил я, – пусть, по крайней мере, он умрет, сражаясь насмерть. И не на земле, а в небе, в своей родной стихии, где он был дома и был счастлив.
– Это, – заметил Вайрд, – он еще сможет сделать. Возьми. – Старый охотник достал свой боевой лук и вложил туда стрелу. – Порази его в воздухе.
– Я бы так и сделал, – сказал я, совершенно убитый, – но, fráuja, я редко стрелял из этого лука. Я не смогу сбить птицу на лету.
– Попытайся. Сделай это сейчас. Пока твой друг еще может летать.
Я склонил голову к плечу, чтобы потереться лицом о бок орла, и он в ответ покрепче прижался ко мне. Я поднял руку, и впервые за долгое время птица по своей воле ступила мне на палец. Я в последний раз взглянул орлу в глаза, которые прежде были такими ясными и зоркими, а теперь ослабли и потускнели, и juika-bloth тоже посмотрел на меня, стараясь выглядеть бодрым и гордым. Я молча попрощался с последним живым существом, связывающим меня с Кольцом Балсама и с моим детством; я верю, что и птица тоже попрощалась со мной по-своему.
Затем я резко взмахнул рукой, и juika-bloth взлетел. Он не устремился ввысь весело и радостно, как делал обычно. А лишь беспокойно махал крыльями, словно они не в состоянии больше почувствовать, ухватить и покорить воздух. Но орел тем не менее летел отважно и не удалялся от меня: он поднялся прямо передо мной, чтобы легко услышать, подчиниться и быстро вернуться обратно, если хозяин позовет. Но я не позвал, я не видел его, потому что мои глаза были полны слез. Вслепую я натянул тетиву и выпустил стрелу, а вскоре услышал мягкий звук (все-таки попал в цель), а затем печальный, глухой звук падения. Я не мог как следует прицелиться, просто физически не мог сделать этого. Я совершенно уверен, что juika-bloth сам полетел навстречу стреле. В тот памятный день, до глубины души пораженный отвагой птицы, я пообещал себе: когда придет мой час, я постараюсь встретить смерть так же красиво.
Некоторое время я потрясенно молчал, а затем сказал Вайрду:
– Huarbodáu mith gawaírthja. Орел заслужил, чтобы его похоронили как героя.
– Похороны – это для прирученных живых существ, – проворчал он, – вроде воинов, женщин и христиан. Нет, лучше оставь его муравьям и жукам. Мясо орла жесткое и невкусное, поэтому хищники не станут есть его и не заразятся. А насекомые превратят juika-bloth в компост, и твой друг продолжит жить после смерти.
– Не понял. Каким же образом?
– Ну, например, как цветок. В свое время он сможет накормить бабочку, а та жаворонка, а жаворонок станет пищей для другого орла.
Я усмехнулся:
– Едва ли это способ попасть на небеса.
– Это гораздо лучше: умерев, дать новую жизнь и красоту для этой земли. Не многие из нас готовы так поступить. Оставь своего друга здесь. Atgadjats!
Когда Вайрд наконец объявил, что у нас достаточно шкур и что в любом случае нет смысла охотиться дальше, поскольку звери вовсю линяют, уже наступило лето. С верховьев какой-то речки, на берегу которой мы тогда находились, мы пошли вниз по ее течению и вышли из леса к озеру Бригантинус. Я наконец как следует рассмотрел безбрежное водное пространство, какого не видел никогда в жизни. Вайрд рассказал мне, сколько римских миль оно составляет в длину и ширину, а также объяснил, что в самом глубоком месте сто пятьдесят человек, стоя на плечах друг у друга, не достигнут поверхности озера. Но мне не требовались цифры, чтобы осознать, насколько оно огромно. Уже одного того, что я не могу увидеть противоположный берег Бригантинуса в самом узком его месте, было вполне достаточно, чтобы поразить уроженца долины.