Я поворачиваюсь обратно к скамейке и хватаю первый пакетик семян, который вижу.
— Это красный перец, дорогая.
Энни подходит ближе и кладёт руку поверх моей, сжимая её по-настоящему крепко.
— Почему бы тебе не сбегать наверх и не взять мою шляпу. Я чувствую, что огненный шар прямо опаляет мою голову.
Я киваю и ухожу. Не оглядываюсь назад, я просто ухожу. Я не знаю, о какой шляпе она говорит, но пользуюсь возможностью, который она даёт мне, чтобы уйти.
— Энни, — я слышу, как он спрашивает, и ускоряю шаг, — откуда эта девушка?
— Я говорила тебе, Джейсон, — огрызается она, — моя родственница. А теперь подай мне семена томатов.
— Чёрт! Чёрт! Чёрт! Он собирается арестовать меня, — повторяю я до самого дома.
Его автомобиль появляется в поле зрения, на боку написано «Полиция штата». Требуется вся моя выдержка, чтобы не сорваться и не сбежать в ту же секунду.
Почему я не могу просто обрести покой? Я просто хочу дом. Как только я думаю, что нашла его, приходит кто-то, чтобы разрушить это.
Я прячусь, пока не слышу, как машина уезжает. Энни входит в мою комнату и, к моему удивлению, очень крепко меня обнимает. Я больше не могу сдерживать в себе весь стресс и чувства. Слёзы хлынули из моих глаз и полились по щекам. Я плачу, потому что не хочу потерять её тоже. Я не хочу быть беременной ребёнком насильника. Я просто хочу немного спокойствия. Неужели я так много прошу?
— Всё в порядке, — воркует она. — Всё хорошо, милая. Я должна была догадаться. Мальчик такой же безобидный, как те голуби, что гадят со скоростью шторма на крыльце. Он не обидит и мухи. Я спрятала тебя крепко под моим крылом, и это старое сердце не позволит никому отобрать тебя у меня. Я сама слишком долго была одна, — фыркает она. — Теперь мы семья, а семья держится вместе.
Я обнимаю её сильнее и понимаю, что всего за одиннадцать дней, которые я провела здесь, эта женщина уже прочно обосновалась в моем сердце. Я не отдам её без боя. Я действительно хочу, чтобы это место было моим домом.
Этой ночью я смотрю на звёзды, в то время как подбородок Энни покоиться на её груди. Она всегда засыпает здесь. Я смотрю вверх снова и шепчу:
— Мне было восемнадцать, когда умерли мои родители. Это был несчастный случай на лодке. Мы всегда выходили на плотину, просто дрейфовали, разговаривали, спали. В тот день я проснулась от громкого взрыва. Там была кровь, а затем пришла боль. Когда я проснулась, мой дядя сказал мне, что они мертвы. Я даже не смогла пойти на их похороны. Пропеллеры лодки разрезали мне спину. Люди увидели, что случилось и вытащили меня. Они сказали, что мне повезло.
Я перевожу дыхание и начинаю опять.
— Мой дядя дал мне имя моей матери, сказал, что они вернутся, чтобы прикончить нас обоих, если мы не исчезнем. Он дал мне деньги и велел бежать… и я побежала. Я скрывалась так долго. В течение семи лет всё, что я делала, это бежала. Но затем я забыла, от чего бежала. Я была глупой, и они нашли меня.
Я слышу уханье совы и слушаю его, прежде чем закончить, не зная, стоит ли даже говорить со звёздами.
— Он спас меня во многих отношениях. Сначала я не понимала этого. Он спас меня от верной смерти. Он самый страшный человек, которого я когда-либо встречала, но по какой-то причине я чувствовала себя в безопасности с ним. Теперь я просто угасающая звезда среди скопища ярких звезд.
Я вздыхаю.
— Всё, чего я хочу, всегда хотела, — это принадлежать кому-то, иметь кого-то, кто будет только моим. Жизнь действительно отстой.
Я горько смеюсь.
— Всё, чего я хочу, — это любви, и всё, что я получаю, — это люди, которые пытаются меня убить и отобрать тот покой, что мне удаётся найти в перерывах.
— Иногда ты просто выглядишь, как угасающая звезда, потому что горишь медленнее и глубже, — шепчет Энни рядом со мной. — Ты не всепоглощающая звезда. Твой свет будет сиять долго, и он будет сиять сильно, дорогая. Твой будет сиять ещё долго, после того, как другие сгорят.
Она встаёт и кладёт свою мозолистую руку мне на щёку.
— Мы сохраним сияние вместе, ты и я, дитя, потому что у меня нет намерения сжигать тебя. Ты найдёшь тот покой, который ищешь, здесь, со мной.
Я долго сижу на улице, глядя на звёзды, и ищу те, которые самые тусклые. Энни и меня.
Я даже ещё не ополоснула чашку кофе, когда машина появляется на дороге, поднимая вихри пыли.
— Не прячься, — слышу я, как говорит Энни с крыльца на улице. — Ты придёшь и отдохнёшь здесь, рядом со мной. Не давай мальчику повода задавать вопросы. Ты меня слышишь?
— Да, Энни.
Я киваю, как один из тех болванчиков, которые у неё есть в трейлере. Когда она ездит, они кивают всё время.
Я вытираю руки и выхожу на улицу. Я сажусь рядом с ней и складываю руки на коленях. Моё сердце сходит с ума, и все страхи возвращаются.
— Улыбайся, дорогая, — говорит она. — Думай о радугах и бабочках.
Я улыбаюсь, но никакое количество радуг и бабочек не остановит мой желудок от вращения, когда Джейсон делает два шага к нам.
— Энни.
Он приподнимает шляпу.
— Карен. Как у вас дела этим утром?
Он говорит небрежно, но я не ведусь на это.
— Ясны, как солнечный луч, Джейсон, — она кивает на пакеты в его руках. — Это мне?
— Да. Я думаю, что достал всё из списка. Я просто поставлю их на кухне.
Когда он возвращается, то снимает шляпу и прислоняется к перилам напротив нас. Он вытягивает ноги перед собой.
Его карие глаза пронзительны, а его светло-каштановые волосы уложены слишком опрятно. Он высокий и худой, сложен не так, как Дэмиан. Я хмурюсь, когда понимаю, что сравниваю их.
Его глаза задают вопросы Энни. Я могу видеть это.
— Выкладывай, мальчик.
Тон Энни слегка меняется.
Его взгляд обращается ко мне.
— У тебя есть акцент. Я провёл поиск по твоему имени, и оно чисто как стёклышко. То, что я хочу знать, как кто-то, кто родился в Южной Каролине, закончил тем, что говорит с таким акцентом?
Я снова замираю перед лицом опасности.
— Теперь ты послушаешь меня! — Энни встаёт во все свои пять футов, и я хватаю её за руку.
— Нет, Энни, — прерывает он её, — ты была моей матерью последние двенадцать лет, и я не буду стоять в стороне и смотреть, как тебя используют.
Он тоже выпрямляется, и я встаю, полагая, что мы могли бы также стоять все.
— Я далеко не идиот, так не делай же из меня его.
Затем он снова смотрит на меня.
— Иди внутрь, Карен, — говорит Энни, её голос звучит низко, предупреждающе.
Я говорила, что буду сражаться, чтобы остаться здесь, и я это сделаю. На этот раз, я буду бороться, и я поднимаю подбородок, встречая его сердитый взгляд.
— Вы проверяете всех, кого встречаете, офицер?
Я делаю шаг вперёд и на мгновение чувствую слабость в ногах от страха. Я пережила тот контейнер, значит, могу, чёрт возьми, пережить этого парня. Я свирепо смотрю на него.
— У меня акцент, потому что моя мать из Южной Африки. Мой отец — американец. Я родилась здесь. Проводила время, путешествуя. Хотите увидеть моё удостоверение личности, офицер? — огрызаюсь я. Я создала историю, и теперь он может делать с ней, что хочет. Мне не нужно говорить больше ни слова.
— Нет, — говорит он, и я наблюдаю, как он сглатывает. — Я хочу поговорить наедине с Энни.
Я поспешно ухожу, но остаюсь в коридоре, где могу их слышать.
— Ты пришёл на мою землю, и ты не уважаешь меня.
Набрасывается она на него.
— Она плоть от моей плоти. Ты не можешь приходить сюда и так говорить о ней. Мы положили мою сестру в землю, и Карен — это всё, что у меня сейчас есть. Мы пережили достаточно, чтобы ты поднимал весь этот шум вокруг нас!
— Энни, — вздыхает он. — Я всего лишь забочусь о тебе. Что-то в ней просто неправильно. Ты всегда берёшь потерянных щенков и котят, — я слышу, как Энни резко вдыхает.
— Позволь мне закончить, — говорит он, терпеливо, — ты не подбираешь совершенно незнакомых людей. Ты не знаешь, какого рода багаж она тащит за собой.