Я почувствовал в кармане джинсов вибрацию и вытащил телефон.
Шэнк: Аэропорт. Завтра. 9 утра.
Я взял за подбородок Левенькую.
— К сожалению, нет, сладкая, — я вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и присел на свободное место в баре.
Это самый популярный стрип-клуб в Майами. Танцовщицы здесь такие высокооплачиваемые, словно у них чертовы золотые дырки. Хотя на самом деле я не особо придирчив. Я не так уж часто бываю в стрип-клубах, но с тех пор, как вернулся в Штаты, мне нужно было сходить в такое место. Прошло много времени с тех пор, как я последний раз был здесь, и еще не успел привыкнуть ни к солнечным лучам, ни к закусочным на колесах.
Ни к улыбкам.
Там, где я жил, в Венесуэле или в тюрьме, в которой работал, мало кто улыбался. Были только бетонные стены и металлические решетки.
И крики.
Их я слышал постоянно... и мне они чертовски нравились.
После криков были рыдания и обещания. Все обещали что угодно, когда их запирали в камере.
Моя работа заключалась в том, чтобы следить за заключенными — их передвижениями по тюрьме, их кормлением, наказаниями. Тюремный охранник, похититель, мучитель — у меня было много кличек. Они все значили одно и то же — я жил во мраке.
А здесь, в Майами, было слишком светло. Будто ярко-желтые стринги какой-то цыпочки вывесили в центре комнаты. Вокруг меня никто не кричал. Даже Левенькая не издала ни звука, когда членом я доставал аж до задней стенки ее горла. Всего лишь этот тихий вскрик от Правенькой, и то, когда я схватил за ее сосок. Но это совсем не то. Этот вскрик даже близко не сравнится с теми, которые я обычно слышал.
Я скучал по крикам.
Я нуждался в них.
— Официантка еще не проходила?
Повернув голову, я посмотрел на женщину, которая только что села рядом со мной. Она была одета не так, как другие девушки, которые ходили по клубу. На ней были черные кожаные штаны и такого же материала майка. По движениям ее сисек я мог сказать, что она была без бюстгальтера.
— Пока не видел ни одной, — ответил я.
— Черт. Мне нужно что-то крепкое. — Она посмотрела на мои губы, будто хотела съесть меня. — И сильнодействующее.
— Могу помочь.
Она посмотрела на сцену и улыбнулась. Блондинка шла к нам, виляя вырезом своего одеяния, из маленьких треугольников которого выпадали сиськи.
— Мне не интересно ничего из того, что ты можешь предложить, — ответила она.
— А что тебе может быть интересно?
Она перевела взгляд на меня.
— Она.
Я снова посмотрел на блондинку. Ее сиськи оказались больше, чем я думал, больше, чем просто вершинки — соски были больше, чем кончик моего языка. А также у нее была очень мясистая задница. Мой член затвердел при мысли о том, как я буду иметь ее тугую киску.
— Ну как, нравится? — спросила сидящая рядом со мной девушка.
— А она ничего.
— Она моя девушка, — и снова посмотрела на мои губы, — и, как я уже сказала, поэтому мне не интересно то, что ты можешь предложить.
Я был почти рад это слышать. Но черт бы меня побрал, если не скажу, что это также был охренительный вызов. Я был с большим количеством бисексуальных цыпочек, но никогда с лесбиянками. Я мог представить себе эту блондинку-стриптизершу на своем члене, вместо Левенькой, и брюнетку, которая будет вылизывать блондинку. Мне было интересно, что член может сделать с брюнеткой.
Ей он понравится, или она попытается найти что-нибудь в комнате, чтобы потом засунуть это мне в задницу?
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Зачем тебе знать? Передумала?
— Ничуть. Только мне кажется, что справедливо будет узнать имя того, кто пялится на сиськи моей девушки.
— Бородач.
Она посмотрела на тот самый беспорядок на моем подбородке.
— Правда что ли?
Я зову себя Бородач уже довольно долгое время. С того самого момента, когда заключенная №326, Кайла Лэнг, вошла в мою тюрьму. Она была единственной пленницей, кто смогла выйти из тюрьмы живой. До нее все называли меня Бушем, но мне больше нравилось Бородач.
— Я хочу, чтобы ты так меня называла, — сказал я.
— Ладно, — она пожала плечами. — Тогда расскажи мне чем занимаешься, Бородач.
— Много чем, — ответил я и посмотрел на ее соски. Или мне кажется, или разглядеть их теперь стало намного легче? — Почему бы тебе не рассказать мне о себе?
— Я — Лейла, — она протянула мне руку для рукопожатия.
Я пожал ее руку так же, как пожал бы руку мужчины. Что-то мне подсказывало, что она не любит нежности.
— Так чем же ты занимаешься, Лейла?