Я пролистал журнал и нашел запись о заключенном номер 1501. Шэнк гарантировал, что позаботится об этой суке, и он сдержал обещание. Она была мертва уже несколько недель. Я просто забыл поинтересоваться у него, что именно он сотворил с ней, и теперь, когда он находился на отдыхе в Штатах, я не имел возможности спросить у него напрямую.
Корявым почерком Шэнк написал настоящие имена цыпочки и клиента, который ее заказал, и присвоенный ей номер. В конце страницы он расписал целый абзац о том, как она сдохла. Я был в восторге от каждого гребаного слова.
«Заключенная никак не хотела затыкаться, поэтому я решил отрезать язык у этой суки. До этого я уже изуродовал ее сиськи ледорубом, вырвал ее волосы плоскогубцами и окунул ее ноги в кипящую воду. Когда я поднес пилу к ее языку, то невзначай перерезал ей горло. Она не протянула слишком долго и истекла кровью прямо на стуле».
Заключенная номер 1501 была не первой цыпочкой, которая лишалась здесь языка. Шэнк вырывал их у большинства девушек, так как женщины слишком много болтали, а он терпеть этого не мог. Мне нравилось, что он был так жесток с ними. Я мечтал о том, чтобы все здесь были такими же, но нам пришлось избавиться от нескольких уборщиков, которые давали слабину при виде женщины.
На нас, охранников, не действовали никакие мольбы. Если нам делают заказ, то заключенный должен сдохнуть, и не важно, член у него или вагина. Эти твари не думали о том, есть ли у них ребенок в утробе или дома. Насколько я себя знал, именно таких я ненавидел больше всего. Они были теми, кого я просил мучить сильнее, чем остальных. Теми, чьи крики были самыми пронзительными, когда я спускался в тюремный блок, чтобы услышать их.
Меня не было рядом, чтобы услышать крики номера 1501.
Это было досадно.
Я захлопнул журнал и уселся на одно из кресел за столом. На мониторе были видны все двенадцать заключенных. Я не был заинтересован в наблюдении ни за одним из них. Я перебрал выгребную яму. Хотя был уверен, что не обнаружу там его, я должен был убедиться. Там было несколько рук и ног. Но никакого языка. Никаких остатков от номера 1501. Ее тело было обращено в пепел и развеяно где-то над океаном.
Дерьмо.
С тех пор как Бонд напомнил мне о том дне, когда я переехал к нему, мои мысли постоянно возвращались к моей матери. Воспоминания о ней не часто посещали меня. Я не допускал этого. Но когда девушки поступали к нам в тюрьму, подобно номеру 1501, и я слышал что-то об их детях, моя мама непременно всплывала в моей памяти.
Ёбанная пизда.
Я искренне мечтал, что в один из дней она разозлит какого-нибудь не того человека и окажется в самолете на пути к нам, и я увижу ее лицо за решеткой. Хотел, чтобы она прочувствовала меня таким, каким я стал, чтобы это ощущение осталось с ней в камере, и чтобы она узнала, каково это — ждать моего возвращения, а затем, когда я, наконец, услышал бы ее крики, мне хотелось бы сжать ее горло своими руками и лишить ее возможности малейшего вдоха.
У каждого из нас были причины, по которым мы могли оказаться здесь.
Моя мать сделала мою жизнь такой.
***
— Малыш, ты уже собрал свои вещи? — крикнула мама снизу. — Нам пора идти.
Она была слишком суетлива, как это бывало по утрам, когда я опаздывал на автобус, потому что слишком задержался в душе. Но это происходило в субботу утром, поэтому я не понимал, почему она так торопилась. Она просто подвозила меня к Шэнку, и я уже привык бывать у него.
Я посмотрел на пустые черные мешки для мусора у меня под ногами. Мама сказала, что мне не подойдет рюкзак, который я обычно брал с собой к Шэнку, она утверждала, что мне понадобится что-то более вместительное, и что я должен взять с собой вещей гораздо больше, чем обычно. Я не понимал, зачем их нужно было так много, но она вручила мне два черных целлофановых мешка, чтобы я упаковал в них вещи.
Господи, в этот день она вела себя слишком странно.
— У меня нет необходимости в этих баулах! — крикнул я в ответ. — Я возьму с собой только джинсы, а если они испачкаются, то Шэнк одолжит мне что-нибудь из одежды.
Я услышал, как она поднимается по лестнице, а когда вошла в комнату, то отправилась прямиком к моему комоду. Она все делала так поспешно, что я не успевал уследить, какие рубашки она хватает. Каждый раз, когда она оборачивалась, ее руки были полны шмотья. Вскоре она наполнила первый мешок. Открыв второй, она начала скидывать вещи туда.
— Мама, остановись.