– Когда вы выясните, кто такая эта миссис Симистер, обязательно мне сообщите. Здесь что-то не так. Давайте хотя бы снимем отпечатки пальцев внутри машины. Будем действовать методом исключения.
– К сожалению, детских отпечатков снять не удастся, – вздохнула Скарпетта. – Прошло уже четыре дня. В доме мы тоже вряд ли сумеем их снять. Во всяком случае, у семилетнего мальчика они точно не сохранились.
– Не совсем вас понимаю.
– Отпечатки пальцев детей долго не сохраняются. Всего несколько часов, в лучшем случае несколько дней. Мы до сих пор не знаем, почему так происходит. Возможно, это связано с отсутствием саловыделения, которое начинается только при достижении половой зрелости. Дэвиду уже двенадцать? Возможно, его отпечатки пальцев сохранились. Я подчеркиваю, возможно.
– Впервые об этом слышу.
– Я предлагаю отправить машину в лабораторию, сделать анализ следов и как можно быстрее обработать кабину суперглюболом, чтобы снять отпечатки пальцев. Если хотите, мы можем это сделать у себя в академии. У нас есть камера для обработки автомобилей.
– Неплохая идея, – поддержала ее Реба.
– Мы должны снять отпечатки пальцев Эв и Кристины внутри дома. И взять образцы ДНК всей семьи, включая мальчиков с зубных щеток, расчесок, обуви и одежды.
После этото Скарпетта рассказала о том анонимном звонке, где впервые прозвучало имя Кристины Христиан.
Миссис Симистер жила в белом одноэтажном домике, отделанном штукатуркой, дом ее по местным понятиям считался развалюхой.
У нее был металлический гараж, который стоял пустым, потому что у нее не было ни машины, ни водительских прав. Марино заметил, что в окнах по правую сторону от крыльца задернуты шторы, а в почтовом ящике нет газет. Она выписывала «Майами гералд» – это говорило о том, что читать она еще может.
В последние полчаса ее телефон был постоянно занят. Марино заглушил мотор своего мотоцикла. По пустынной улице проехал белый «шевроле-блейзер» с затемненными стеклами. Вероятно, большинство местных жителей – пожилые люди, которые поселились здесь уже давно, а сейчас не в состоянии платить налог на недвижимость. Он с горечью подумал, каково это – прожить на одном месте двадцать или тридцать лет, расплатиться к старости за дом, а потом вдруг обнаружить, что ты не в состоянии осилить налоги, взвинченные в интересах богачей, возжелавших жить у воды. Скромный домик миссис Симистер был оценен в семьсот пятьдесят тысяч долларов, и ей скорее всего придется его продать, чтобы не очутиться в доме для престарелых. Все ее сбережения не превышали и трех тысяч долларов.
Теперь Марино знал о Дагмаре Шудрих Симистер почти все. После того как Скарпетте позвонил некто назвавшийся ее именем, он перетряхнул всю поисковую систему Люси. Миссис Симистер, которую здесь звали Дагги, было восемьдесят семь лет. Она была еврейкой, прихожанкой местной синагоги, которую уже много лет не посещала. Эта дама никогда не была членом той церковной общины, где проповедовали ее пропавшие соседи. Это значит, что она сказала им неправду, если звонила действительно Дагги Симистер, в чем Марино сильно сомневался.
Она родилась в польском городе Люблине, пережила Холокост и оставалась в Польше почти до тридцати лет, чем и объяснялся ее сильный акцент, который отметил Марино, когда разговаривал с ней по телефону несколько минут назад. Женщина, которая позвонила Скарпетте, говорила без акцента. У нее был просто старческий голос. Единственный сын миссис Симистер жил в Форт-Лодердейле и за последние десять лет был два раза задержан за управление автомобилем в нетрезвом состоянии и три раза за нарушение правил дорожного движения. По иронии судьбы он был подрядчиком и застройщиком, одним из тех, кто был причастен к установлению непосильных налогов на недвижимость.
Миссис Симистер находилась под наблюдением четырех терапевтов по причине артрита, больного сердца, проблем со зрением и ногами. Она никогда не путешествовала, во всяком случае, услугами частных авиакомпаний ни разу не пользовалась. Похоже, старушка все время проводила дома, наблюдая за тем, что происходит вокруг. Многие из тех, кто безвылазно сидит на месте, постоянно следят за окружающими, и Марино надеялся, что миссис Симистер не исключение. Возможно, она видела, что произошло в оранжевом домике на том берегу канала. Может быть, она подскажет, кто мог звонить в академию от ее имени.
Марино позвонил в дверь, держа наготове полицейский жетон, хотя он не имел права им пользоваться. Он больше не служил в полиции, никогда не был копом во Флориде и должен был сдать свое удостоверение и пистолет, когда уходил из полицейского управления в Ричмонде, штат Виргиния, где он всегда чувствовал себя чужаком, которого не смогли оценить по достоинству. Он снова нажал на звонок и набрал номер миссис Симистер.
Все еще занято.
– Полиция! Кто-нибудь есть дома? – громко спросил он, постучав в дверь.
Глава 28
Скарпетта совсем запарилась в своем темном костюме, но стоически терпела жару. Если она снимет пиджак, его придется сложить или куда-нибудь повесить, а это не совсем удобно на месте преступления, даже если полиция и не считает его таковым.
Пройдя по дому, она пришла к выводу, что одна из сестер страдала навязчиво-маниакальным расстройством. Окна, плиточный пол и мебель сверкали чистотой, везде был безукоризненный порядок. Ковер лежал строго в центре комнаты, его бахрома была такой ровной, словно ее тщательно расчесали. Скарпетта осмотрела кондиционер, висящий на стене, отметила в блокноте, что он работает, и записала температуру в помещении.
– Кондиционер не трогали? – спросила она. – Он так и был включен?
– Мы оставили все как было, – отозвалась их кухни Реба, где вместе с ней находилась следователь академии Леке. – Кроме плиты. Ее выключила та женщина, которая пришла сюда, когда Эв и Кристина не явились на церковную службу.
Скарпетта отметила в блокноте, что в доме отсутствует пожарная сигнализация.
Реба открыла холодильник.
– Надо нанести порошок на дверцы шкафа, – сказала она Леке. – И вообще на все поверхности, раз уж вы здесь. Что-то маловато, чтобы прокормить двух растущих парнишек. С едой у них явно напряженно. Они, видно, вегетарианцы.
Реба захлопнула дверцу холодильника.
– Порошок может испортить дерево, – заметила Леке.
– Ну, решайте сами.
– Известно, в котором часу они в четверг вернулись домой? – спросила Скарпетта. – Если они вообще вернулись.
– Проповедь кончилась в семь. После этого Эв и Кристина некоторое время беседовали с прихожанами. Потом прошли в кабинет Эв, где она провела собрание. Кабинет у нее совсем маленький, как, впрочем, и сама церковь. Помещение, где проходят службы, может вместить не больше пятидесяти человек.
Выйдя из кухни, Реба прошла в гостиную.
– А что за собрание? И где в это время были мальчики? – спросила Скарпетта, снимая подушку с цветастого дивана.
– Там собрались женщины, которые ведут все церковные дела. Не знаю, как их назвать. Мальчиков на собрании не было, они где-то бегали. Около восьми все разошлись по домам.
– По четвергам всегда устраиваются собрания?
– Похоже, что так. В пятницу у них основная служба, так что они встречаются накануне. Это у них что-то вроде Страстной пятницы, когда Христос умер, чтобы искупить наши грехи. Но они называют его не Христом, а Господом. Дoвoльно странная община. Скорее, какая-то секта. Как у заклинателей змей.
Леке насыпала на лист бумаги немного черного порошка. Белый кухонный стол сверкал чистотой и был совершенно пуст. Опустив в порошок кисть из стекловолокна, Леке начала осторожно растушевывать его по столешнице. Там, где он прилипал к жировым субстанциям и другим невидимым пятнам, проступали черные, как сажа, разводы.