Его член продолжал властно дыбиться.
Маттерс стиснул зубы. Ему не удалось остудить свой пыл. Гул возбуждения поднимался до самых висков. Он знал, что это значит. Разум постепенно уступал место страсти.
С течением месяцев желания трансформировались во вспышки. С того времени, как он стал жить на базе, это только усиливалось. То, что сначала принял за похоть, он утолил, надеясь, что подобное больше не повторится. Однако это стало усиливаться день ото дня.
И это поглощало его.
Но сегодня совсем другое дело. Слишком много людей. Он должен противостоять этому, всеми средствами.
Маттерс снова стиснул зубы. Требовалось действовать быстро. Пока не поздно.
Маттерс подошел к входу в палатку и затянул веревкой служивший дверью полог, чтобы никто не смог войти. И, не в силах удержаться, начал снова.
Он расстегнул пояс.
Когда он обнажил свой член, Маттерса охватило чувство освобождения. Его член белел в темноте. Он схватил его и сжал. Очень сильно, так, что побелели пальцы. И принялся мастурбировать, не ослабляя сильнейшей хватки.
Несмотря на прочные тиски пальцев, наслаждение пришло вместе с извержением семени, длинной дорожкой пролившейся на складной столик. Задыхаясь, с пеной на губах, он приоткрыл глаза.
Его зрение как будто стало еще лучше. Он с особой отчетливостью различал многие предметы, несмотря на темноту в палатке.
Он глубоко дышал. Ощущение мощи раздувало его легкие. Но член требовал еще. Возбуждение не прошло. Спустя несколько минут сознание Маттерса снова заполнили навязчивые вспышки, и он не мог больше думать ни о чем другом.
Опустив голову и тяжело дыша, он возобновил свои движения. Он снова мастурбировал. С яростью.
Да, теперь он стал другим. И он хорошо знал это.
Но сколько времени ему удастся скрывать это?
6
Крэг Фревен толкнул двух унтер-офицеров, торопившихся к своему взводу. Он шел против движения человеческого потока, стремившегося к причалу на посадку. Он подбежал к южному входу в госпиталь и чуть не сбил двух выходивших медсестер с белыми свертками на плечах.
С момента объявления об отплытии все происходило в лихорадочном темпе. В вестибюле раздавалось эхо торопливых шагов. Фревен обратился к дежурной медсестре:
— Вы можете взять письмо для Энн Доусон?
— Она должна быть на этаже, вы можете…
— Нет времени. — Он протянул дежурной маленький конверт с фамилией медсестры. — Это очень важно.
И повернулся к выходу.
В письме он просил Энн быть наготове. Как только он получит список с вероятными подозреваемыми, он ей передаст фамилии в расчете на то, что она срочно раздобудет личные дела этих военнослужащих и, по возможности, их медицинские карты.
Закончил он плохо сформулированным выражением благодарности, которое можно было принять за сожаление, что им не придется в дальнейшем работать вместе. На самом деле Фревен был раздосадован, что у него больше нет времени, чтобы разобраться в Энн Доусон и установить ее истинную мотивацию.
Он добрался до порта и до толпы в серой униформе. Несколько тысяч человек, разделенные на взводы и роты, топтались перед кораблями, которые должны были перевозить их. Запахи пота, бензина и мазута смешались с запахом моря, размеренно бившего в корпуса судов. На причале возле «Чайки» было многолюдно, хотя уже несколько дней на борту находились три роты солдат. В последний момент в штабе решили добавить еще две роты.
Фревена поразило то, что все новички молчат.
Большинство даже не смотрели друг на друга, их отсутствующие взгляды упирались в рюкзаки сослуживцев. Их одолевала такая тревога, что они вряд ли могли бы найти подходящие слова. Они сосредоточились на этом мгновении, с комком в горле и бьющимся сердцем, следуя единому ритму погрузки на корабль. Они наслаждались этой ночью, зная, что утром окажутся на открытом пространстве, которое, возможно, будет полниться пороховым дымом и треском автоматов, а души будут покидать тела в таком огромном количестве, что переплетутся на горизонте в колеблющуюся вереницу, навсегда уродуя небо и их память… если они выживут.
Фревен поднялся на палубу «Чайки», и его провели в крохотное помещение, которое на время перехода будет служить каютой ему с Маттерсом. Кевина еще не было на борту, хотя все документы громоздились под подвесной койкой.
Напряжение было физически ощутимым, тысячи людей суетились, и общее волнение так насыщало воздух, уплотняя его, что при каждом вдохе усиливалась тяжесть в желудке. У Фревена создавалось впечатление, что малейшая искра, будь она высечена из этих железных стен, вызвала бы всеобщий пожар. Он поднялся на мостик, прошел по коридорам и переходам и дошел до сходней, по которым вносили последние ящики. Две трети палубы были заняты группами солдат. Он расположился напротив открытого борта, откуда был виден причал, еще кишевший солдатскими мундирами. При свете ламп были плохо различимы лица входящих на палубу. Более того, он мог рассматривать только людей, поднимающихся по носовому трапу, кормовой же трап был почти не виден из-за недостаточного освещения и множества бликов на металлических поверхностях.