— Участковый инспектор, — отрапортовал он следователю. — Капитан Резвых.
— Как же быть с понятыми? — спросила Ольга Арчиловна.
— Я думаю, вот товарищ Гай не откажется, а вторым попросим летчика, — предложил участковый.
Дагурова молча кивнула головой. А сама мучительно вспоминала схемы, правила и наставления, которые предусматривают очередность действий в таких случаях. И никак не могла сообразить, что надо делать сначала — поговорить с участковым или сразу приступить к осмотру места происшествия.
Дело в том, что убийство ей самостоятельно расследовать приходилось впервые. Однажды, будучи стажером у Обретеновой, она участвовала в следствии по делу об убийстве. Но тогда Дагурова была, так сказать, на подхвате. А вот теперь приходится самой…
Капитан ждал.
— Подозреваемый в убийстве задержан? — обратилась к нему Дагурова.
— А как же… — с расстановкой произнес Резвых. — Под охраной.
— В райотделе?
— Нет, у нас в поселке. Жена стережет…
— Как жена? — удивилась Ольга Арчиловна. — Чья жена?
— Да вы не беспокойтесь. Она со мной больше тридцати лет… И не в таких переделках бывала… Я что подумал, товарищ следователь, вы захотите допросить его… Вот и не стал отправлять…
— Хорошо, — кивнула Ольга Арчиловна. — Приступим к осмотру.
Убитый лежал на боку со странно подвернутой ногой. Как будто он старался в последний миг подняться, но не смог.
Ярко сверкнула фотовспышка, одна, вторая… И как рефрен доносились откуда-то рядом тихие вздохи и шептания реки.
Судебно-медицинский эксперт, осматривая труп, то и дело отмахивался от комарья, тучей вьющегося в снопе света, лившегося сверху, с обрыва.
На убитом были резиновые сапоги, плотные спортивные брюки. Штормовка из непромокаемой ткани с надетым на голову капюшоном слегка задралась на спине. Противомоскитная сетка прилипла к лицу, залитому кровью. Карманы куртки были вывернуты. Документов никаких. Впрочем, и других предметов тоже, кроме носового платка. На левой руке японские часы «Сейко» с массивным браслетом. Часы шли и показывали начало третьего.
По предварительному заключению судмедэксперта смерть наступила часов пять назад, между 21 и 22 часами 27 июля.
Справившись с первым волнением, Дагурова теперь действовала спокойнее. Горячность и какая-то внутренняя дрожь (кажется, ей удалось скрыть это от окружающих) сменились другой дрожью — было зябко и сыро, коченели кончики пальцев, державших авторучку.
Врач, заметив, что Дагурова вконец продрогла, накинул ей на плечи свой плащ, оставшись в толстом свитере.
— Смерть наступила сразу? — спросила следователь.
— Наповал… — махнул Кабашкин рукой. — Ранение сквозное, от уха до уха…
— Как вы думаете, положение трупа не изменяли?
— Судя по потекам крови — нет.
Этот вопрос следователь задала неспроста: ее смущали вывернутые карманы штормовки.
Небо начало сереть. И тени людей, колыхающиеся в лучах света, были уже не такими четкими.
Веселых делал какие-то странные проходки вокруг трупа, то приближаясь, то удаляясь от него. Вид у Артема Корнеевича был недовольный. Ольга Арчиловна поняла: при таком свете работать ему нелегко. Кабашкин тоже заметил состояние Веселых и, не обращаясь ни к кому, произнес:
— Ничего, уже светает…
Веселых мельком глянул на небо и попросил у Кабашкина закурить.
— Проклятый гнус. — Затянулся он сигаретой, закашлялся и стал помахивать рукой возле лица. Было видно, что некурящий.
Следователь и его помощники осматривали каждый сантиметр земли в радиусе метров двадцати вокруг трупа. Никаких подозрительных предметов не нашли. И только густая трава хранила следы ног.
Заканчивали осмотр места происшествия, когда светлеющее небо четко обрисовало край распадка, конус далекой сопки и изломанную линию верхушек деревьев.
Вертолетчик улетел с радостью: происходящее явно подействовало на него удручающе, и он постарался поскорее покинуть это место, сделав прощальный круг над распадком. Эхо от шума вертолета прокатилось по ущелью. Гай спросил, останется ли вся группа в заповеднике и нужен ли он еще тут, возле убитого.
Ольга Арчиловна сказала, что в Кедровом им придется пробыть некоторое время, поблагодарила директора за участие в осмотре и отпустила. Он ушел тоже с облегчением. Понятно, занятие невеселое и может подействовать даже на человека с крепкими нервами.
— Если что надо, — сказал на прощание Федор Лукич, — я буду у себя, в Турунгайше.