Я умела, конечно, строить натальные карты, — какой колдун к моим годам этого не умеет? Программа была рассчитана на детей, и я не ожидала услышать в ней нового. Его и не было, зато была чудесная полузабытая красота, и что-то тянущее, нежное отзывалось ей внутри.
А ещё мои пальцы сплетались на ручке кресла с чужими, тёплыми и чуть шершавыми, и эти, чужие, пальцы неслышно, почти неощутимо чертили на моей ладони странные знаки. Это зачаровывало, завораживало, будто они и правда были символами изначального языка.
Звёзды погасли, а я всё сидела, вглядываясь в черноту купола. И только когда Ёши мягко коснулся губами моего виска, спохватилась:
— Я знаю, кто точно не работает на Крысиного Короля.
— Кто?
— Става.
— Става? Кто это?
— Это… Впрочем, увидишь сам. Не хочу портить первое впечатление.
lxi
Прямыми зеркалами мы со Ставой не обменивались: она намекала на это, но я сделала вид, что не поняла. Пришлось вернуться в особняк, а там, пока Ёши разглядывал стоящие в застеклённом стеллаже книги, взяться за телефон.
В машине мы спорили: Ёши, хмурясь, говорил, что нельзя быть уверенными, будто Става не заглядывает на эти торги и не приносит в жертву людей, просто сама она — помимо прочего, — великолепная актриса и имеет некий сложный, далеко идущий план. Я настаивала, что не дело гражданским лицам мешаться в полицейском расследовании, и что паранойя не доводит до добра.
Я рассказала и о плохих вопросах, которые задавал Сыск Конклаву, и о Комиссии, и о Харите Лагбе, которая бросила в меня резким — «что ты ей сказала?!». И Ёши то ли согласился в конце концов, то ли просто смирился со своим неизбежным провалом.
— Может быть, давно пора было забыть, — тихо сказал он куда-то в сторону.
Я сжала его пальцы.
— Вы были… близки?
— Не слишком, — он пожал плечами. — Большая разница в возрасте.
Ёши был уже почти подростком, долговязым, серьёзным и мечтающим о художественном училище, а Озора — свёртком в кружавчиках. Когда не стало родителей, Ёши уехал на материк, а Озора осталась на острове; её растили дальние родственники со стороны матери, получающие за это благое дело внушительное вознаграждение. Детская болтовня быстро утомляла, а Озора рано научилась быть сама по себе; хлипкая связь становилась с годами всё тоньше.
И всё же она была кровью и плотью умирающего Рода Се, а потому — бесконечно близкой. Её смерть была трагедией не для Ёши-человека, но для Ёши-колдуна, в существовании которого я ещё совсем недавно всерьёз сомневалась.
Этот же колдун сказал вчера: «ты позаботишься о моих предках». Это было почти оскорбительно, и вместе с тем — до странного глубинно-правильно; это была ответственность, которой меня учили; это было что-то ясное, простое и по-своему внушающее уважение.
Нет позора больше, чем гибнущий склеп. Наши предки продолжаются в нас; мы — их кровь, их воля, их память, отголосок их слов, новый виток их времени. Мы живём, а, значит, они — бессмертны. И каким бы чудаком ни был Ёши, бабушка уже велела к лету обновить ступени в материковом склепе Се, а имена его предков вписали в великую книгу Бишигов, чтобы зачитывать их над колдовской водой по воскресеньям.
Так я объяснила Ставе, а она заявила авторитетно:
— Вы все долбанутые.
Става приехала только к вечеру и выглядела ещё страннее, чем обычно: на ней был сплошной чёрный комбинезон без знаков отличия, из штанин которого торчали полосатые фиолетовые носки, а все руки были увешаны цветастыми фенечками. Встрёпанные косички придавали Ставе вид подростковый и придурковатый.
— Мы не идиоты, Бишиг, — сообщила Става, цокнув языком. — Нужно совсем не дружить с головой, чтобы не связать девицу с отменяющим знаком, книжки про трансмутацию и жертвоприношения.
Наверное, ей не полагалось бы рассказывать посторонним о ходе расследования, но Ставе было, похоже, плевать на правила. Она погрозила мне пальцем, напомнив о рамочном соглашении о конфиденциальности, вручила Ёши какую-то бумажную фитюльку с признанием его «доверенным свидетелем» (что бы это ни значило) и на этом сочла свой язык развязанным.
Магдалина Клардеспри пропала девятнадцатого числа; о её исчезновении — это была неожиданная подробность — заявил двоедушник, сокурсник, с которым она работала над какими-то расчётами по учёбе. Сначала заволновалась обычная полиция, и лишь затем — колдовская, причём Клардеспри умудрились даже заявить о вмешательстве в дела Рода.