Ёши ничего не ответил.
В пятницу утром мне привезли результаты экспертизы: с тех самых крысиных денег, которых при Асджере оказался целый кошель, сняли остатки чар, — и это были, с высокой вероятностью, скрывающие заклинания из шестой группы. Они относились к чарам хорошо изученным, но при этом открыто запрещённым для всех, кроме государственных структур. Комиссия, полагаю, была в восторге и теперь трясла Род Сковандов, — все объекты их недвижимости опечатали и обтянули жёлтой полицейской лентой по периметру, — а мне, наконец, спустили нормальное техническое задание.
Полиция заказала сразу четырёх штурмовых горгулий, две облегчённые и две сверхтяжёлые, и потребовала прописать в чарах устойчивость к чарам того же типа и приоритет в атаке для применивших их лиц. Это было не слишком сложно, и я даже позволила себе немного творчества: спроектировала массивную бронированную махину с мощным рогом на носу. Взяв достаточный разбег, это создание было способно протаранить стену. Защита идеи прошла оперативно и без каких-либо осложнений, и уже в субботу мы с Ларионом сели прорисовывать механику шеи для такой своеобразной головы.
Мой муж тем временем никакого предложения не подготовил, делами Рода не интересовался, в мою мастерскую не заходил, а семейные ужины посещал без энтузиазма. Все бумаги по объединению активов он подписал, даже, кажется, не вчитавшись, а на ремонт в склепе и предложение заменить надгробие прапрапрадедушки отреагировал безразличным пожатием плеч. Целыми днями Ёши сидел в своей мастерской и резал из дерева фигурки. Иногда — выходил в город, делал там Тьма его знает что, а потом запирался снова.
Вечером воскресенья я засиделась в мастерской над проектом головы сверхтяжёлой горгульи, и закончила глубоко заполночь, когда весь дом уснул, окна потухли, а во дворе поселилась тягучая, тяжёлая тишина.
Было темно, и даже одинокий фонарь над задней дверью казался слепящим. Варакушка пела оглушительно и звонко: серия стремительных свистов, щёлканье, низкий щебет и затем яркое глиссандо, уходящее на недоступную человеку высоту. Мне показалось даже, что я её вижу: крохотный, словно воробьиный, силуэт на верхушке голого боярышникового куста.
— Не пугайте его.
Я отшатнулась и едва удержалась от того, чтобы велеть Крошке атаковать: Ёши стоял в тени от колонны так неподвижно, что я с трудом могла его разглядеть, даже зная, что он там.
— Вы напугали меня, — выдохнула я, кое-как восстановив контроль над собой.
— Извините.
— Что вы здесь делаете? — голос ещё немного дрожал, и, чтобы сгладить, я пошутила: — Ждёте следующего ночного гостя, чтобы скормить его горгульям?
— Нет.
Я посмотрела на дверь, на тёмный угол двора, снова на дверь, — и решительно вытащила из кармана штанов самокруточную машину и свёрток с табаком.
— Слушаете варакушку? — неловко спросила я, закурив.
— И смотрю, — кивнул Ёши и показал рукой вверх.
Небо молчало. Через пустую черноту плыли быстрые, отрывистые облака, похожие на гребни тёмных волн. А за ними стояли, складываясь в вязь заклинаний, слепые звёзды.
— Водолей очень яркий, — заметила я. — Звёзды советуют принимать нестандартные решения.
— Это придумали люди.
— Простите?..
— Это придумали люди, — спокойно повторил Ёши. — Звёздам не нужно что-нибудь значить, чтобы быть прекрасными. А птица поёт, не зная, слышит ли её хоть кто-нибудь.
— Но законы небесных тел… а, впрочем, Тьма с вами.
Варакушка пела, её трели звенели в холодном воздухе, и казалось, что это из-за них дрожит понемногу, поднимаясь в небо, сигаретный дым. Где-то далеко дышала скованная льдом река, и её сны отражались в бессмертных звёздах.
Они — словно глаза чудовищ, дремлющих на чёрном дне колдовского моря. Те чудовища охраняют волшебный жемчуг, капли крови, пролитые первородным Светом, и эти капли сияют оглушительно, словно тысяча солнц, и их голоса звучат потусторонним хором, и мир вертится, вертится, вертится, пока всё, что в нём есть, не займёт своё место.
Вверх тянулся дым, и в нём повторялась эхом птичья песня.
xix
Все выходные я гнала от себя дурные мысли, зато в понедельник они раскрылись огромными махровыми цветами из чистой паники.
— А что, если я залетела?.. Я совершенно не готова к детям! Ну, то есть, конечно же, когда-нибудь они будут. Когда-нибудь потом. Надо была заставить его надеть презик, но я… В смысле, это было так плохо, что такие мелочи уже не поместились у меня в голове. Какие шансы забеременеть с одного раза? Может, выпить что-нибудь от этого? Но прошла почти неделя, это же уже поздно. И вместе с тем очень рано! Даже если прямо сейчас к врачу, то ещё ничего не будет видно. О Тьма! Что я буду с ним делать?! Я же буду отвратительной матерью!.. Ты можешь вообще представить себе меня в роли матери?! Я же терпеть не могу детей! Ну то есть люблю, но только некоторых. Вдруг я не смогу его полюбить? И он вырастет несчастный и травмированный. А если он будет весь в отца, такой же творческий придурок? И видела бы ты лицо Ёши, когда я об этом заговорила! «Вы беременны», вроде как вежливый вопрос, а рожа такая, как будто я прямо сейчас при нём и блюю!.. Вот мне сейчас заняться больше нечем, кроме как… Проклятые предки! Лира, скажи что-нибудь!..