Голосование планировали только на середину марта, и пока никто ничего не говорил о казни. Но Лира была с чего-то уверена: его убьют. Каждый понедельник она ждала под залом Конклава с бледным лицом, а потом тащила меня в очередной ресторан, пить и пытаться говорить об отвлечённых вещах.
— Он ни в чём не виноват, — в тысячный раз повторила Лира, отставив в сторону блюдо с морепродуктами. — Он артефактор, а не убийца! И он колдун, он никогда не стал бы помогать Крысиному Королю.
— Есть свидетельства, — осторожно сказала я. — У него нашли крысиные деньги, и…
Лира метнула в меня злой взгляд.
— Это не его! Маркелава и крысы, ты с ума сошла? Это твоя тётка зналась с мохнатыми, а Роден никогда не…
— Всё будет хорошо, — повторила я, усилием воли пропустив мимо ушей все её слова. — Всё будет хорошо, Лира, слышишь? Всё будет хорошо.
xx
Следующее утро началось с тошноты. Она скрутилась у меня где-то за рёбрами в склизкий комок, запустила щупальце в горле и щекотало собой нёбо. Я долго стояла у шкафа, медленно и глубоко дыша, ненавидя решительно всё и страстно мечтая о сигарете.
Это что же теперь, — мне год нельзя будет курить? Даже больше года, я же приличная женщина, желаю своему ребёнку добра и, конечно, буду кормить грудью, как положено. Ну, зато у меня вырастут сиськи, должно же быть хоть что-то хорошее! Потом, наверное, сдуются и обвиснут…
Никогда, никогда больше не буду заниматься сексом, — постановила я, пытаясь почистить зубы как-нибудь достаточно аккуратно, чтобы не спровоцировать новый приступ тошноты. Никогда! В конце концов, я не стала бы изменять мужу, даже если в его роли выступает Ёши. А ложиться в одну постель с ним, ещё раз, — бррр, вот уж без чего я точно обойдусь с превеликим удовольствием.
Горгульи жрали, а я стояла у крыльца, мрачная и злая, и месила ботинками неглубокий свежий снег. Птички — целое семейство глазастых летающих горгулий, каждая с ладонь размером, — пытались зацепиться за кольчугу и пролезть в карман целиком, а самая наглая уселась на плечо и засовывала клыкастую морду мне в ухо. Малышка развалилась по центру двора, как раз там, где всё было испахано трактором, и громко чавкала. Что она жевала, не знаю и знать не хочу: ни капель крови, ни нескольких жменей мясной стружки не было достаточно для такого эффекта.
— Надо подправить ей правую ногу, — ревниво сказала Урсула. Она ходила по двору, вглядываясь в чары и цокая языком: моих умений никогда не было достаточно для того, чтобы не получить несколько десятков правок к изделию. — Неужели ты не видишь, что у неё западает колено?
— Можно пока отложить, — добродушно сказал дедушка. — Не так критично. А девочка только-только вышла замуж! Хорошо, что она хоть кормить их не забывает, а то заперлись бы в спальне, как попугаи-неразлучники…
— Скучный он какой-то, чтобы с ним попугайничать, — проворчала Мирчелла и украдкой мне подмигнула.
— Так с ним и не развлекаться надо, — проскрипела Меридит, — а делать наследников! Род Бишигов был когда-то одним из величайших колдовских Родов! И что теперь? Куда завёл нас юношеский эгоизм? Дар настоящих Бишигов должен быть передан…
— Тётушка, — Мирчелла расхихикалась и зажала рот ладошкой, — но ведь ты и сама так и не сходила замуж и никого не народила!
Меридит поджала губы и важно поправила локоны:
— У меня были причины!
— Ну, ну, девочки, — это Бернард замахал на них руками, — не ссорьтесь.
Колено у Малышки и правда западало, но совсем немного, — пожалуй, я бы и не заметила. По правде, она могла бы работать с таким коленом ещё много-много лет, чтобы починили его уже мои дети, дослужившись до мастеров; но от всех этих разговоров было так отвратительно, что я сочла за благо велеть всем замолчать под предлогом того, что мне нужно сконцентрироваться. И неторопливо правила чары.
Может, я и вовсе зря себя накрутила!..
Я мысленно попыталась сопоставить свой женский календарик и предполагаемую овуляцию с датой свадьбы, и мне совсем поплохело. Великая Тьма, когда предки отмеряли своим детям мозги, я явно предпочла им что-то другое.
Надо подождать всего несколько дней. А дальше либо всё это окажется ерундой, либо… не окажется.
За завтраком всё во мне бурлило: я сверлила взглядом пустой стул Ёши, — он, конечно же, как обычно, проспал, — и представляла, как надену ему на голову полную кастрюлю овсянки, а потом устрою безобразную, бабскую истерику, с битьём посуды и бесконтрольными заклинаниями, до дрожащих в воздухе чар и звона стёкол в серванте с фамильным фарфором.