— В состоянии покоя горгульи не требуют подпитки, — бубнил Ларион, зачитывая строки из инструкции. — Обязательна поверка не реже раза в год, при несвоевременном обращении Род Бишиг не даёт гарантий на… по мере использования выпаивать горгульям колдовской воды, мы передаём запас в десять литров, для полного наполнения чар достаточно четверти литра. В дальнейшем вы можете обратиться…
Става размашисто подписала акт сверки и погладила одну из малых горгулий по голове. Та осталась неподвижной.
— Вам потребуется помощь в погрузке?
— А?
— Помочь вам загнать их в машину или вы сами?
— А, ты об этом… Бишиг, ты же не против, если они тут у тебя ещё немного постоят?
Я не сразу поняла, что она обращается ко мне. А когда поняла — нахмурилась:
— Что-то не так?
— Горгульи — просто отвал бошки! Но мы бы их оставили у тебя… ненадолго… на ответственное так сказать хранение. Ладно?
— Почему? — глупо переспросила я.
Става закатила глаза, поморщилась, скосила глаза на Лариона и всё-таки сказала:
— Мне бы не хотелось их светить. В свете… ммм… последних событий. Выйдем?
Я велела Лариону убрать наш экземпляр документов в сейф и кивнула Ставе на дверь.
— Мы не хотим их пока никому показывать. Я подписала тебе приёмку, а заберём мы их… немножко попозже.
— Это из-за Матеуша?
Става скосила взгляд и многозначительно присвистнула.
— Только не говори, — я вздохнула, — что у него тоже были крысиные деньги.
Става лукаво ухмыльнулась, подставила лицо закату и потянулась, как кошка:
— Как скажешь! Буду молчать. Тем более, это служебная тайна!
И она показала мне язык.
Глупость какая-то, вертелось в голове вялое. Где Матеуш Вржезе, бездельник и раздолбай, где любитель морских ежей Асджер Скованд, — и где Крысиный Король? И Матеуша убило хищное утро, а вовсе не…
С другой стороны, он лежал совсем не так, как лежат люди с каким-нибудь сердечным приступом. И кровавая пена шла густая, почти чёрная, как бывает при повреждении внутренних органов, но никаких особых дырок в нём не было, — это, получается, его тоже били… тяжёлым тупым предметом?..
Какая глупость.
— Вообще, я хотела тебя спросить… но ты такая бесполезная, что я даже и не знаю.
— Чего тебе? — вяло спросила я, пытаясь унять кружащийся мир.
— Врача вызови, Бишиг, — покачала головой Става. — Или ты чего, бессмертная? Тебя может это, до больницы довезти?
Но я только покачала головой:
— Ларион тебя проводит.
__________
История о Ставе (по рождению Меленее), — а также о страшилках, детских детективах и Театре Луны, — будет рассказана в одной из новелл в сборнике «Вечера Бездны».
xxix
Вечером я наглоталась микстур, несколько раз обтёрла тело горячим полотенцем и забралась в постель, пропустив ужин. Дом дышал тишиной, как спящий в берлоге зверь; глубоко под ним, в тесноте и металле, бежали скованные трубами реки. Их воды журчали там, в непроглядной темноте, их воды играли, и воды мыли и мыли стальные борта, потому что вода кружит, потому что вода качает, потому что вода точит всё, обтёсывает под себя, потому что вода сильнее, чем время, и потому что все мы из неё сделаны.
Мне снились хорошие, тёплые, уютные сны — конечно же, насквозь лживые. В этих снах я ходила под парусом в заливе, и солнце било в лицо слепяще-восторженно, и море было лазоревое, а гребни казались усыпанными перламутром.
Дядя Демид, ухмыляясь в густые рыжие усы, бросает канат, — и я ловлю его. Дядя такой же, каким был на фотографии, только почернел от загара, а его одежда — выгорела, и он улыбается белозубо, а потом пальцем отодвигает губу и втирает в десну махорку. Он учит меня вязать узлы, а потом мы расправляем яркий парус, алый-алый, как закат в южных водах, и дольнее притягивается к нам, как по струне.
— Тссс, — шепчет дядя Демид и прикладывает палец к губам. — Ты слышишь?
Кричат чайки. Настойчиво, противно, но так далеко, что их вопли кажутся музыкой. Их качает в своих потоках ветер, и этот ветер — это дыхание, с которым вздымается ввысь грудь морского чудовища.
— Мы обойдём все земли, — обещает мне он, — мы увидим Чуждый Берег, мы заглянем в глаза Бездны. Мы с тобой.
Я смеюсь и падаю в гамак из парусины, и он качается, качается, качается, и всё вокруг кружится.
Потом вспоминаю, что сплю, и солнце меркнет, а дядю Демида смывает волна.