Я нахмурилась. В голове что-то не складывалось.
— Долорес и Итан? Но разве был корабль?
— Да нет же! Вы могли встретиться на Дне Королей. Мой племянник Мадс с семьёй.
— Морденкумпы?
— Именно, моя дорогая!
Праздничный обед бабушка назначила на два часа: «всё вышло спонтанно», и она собиралась обсудить это со мной ещё вчера — но я «изволила отсутствовать за ужином». Я всё-таки ушла к себе и проспала ещё почти четыре часа, а потом, выкурив три сигареты взатяг, чтобы прочистить мозги, впряглась в разборки с бытом.
Помимо четырёх представителей семейства Морденкумп были приглашены все домашние, а также Ливи с Мареком, — а это означало, что на единственную чахлую утку, извлечённую големом из морозильника, приходилось десять гостей, и это не выглядело хорошим решением. Мебель в белой столовой требовалось расчехлить и почистить; длинную трещину в стене удалось замаскировать бархатными портьерами, которые я сняла с окон в коридоре третьего этажа.
И как-то очень быстро наступил момент, когда я, перепрыгивая через две ступеньки, забежала наверх, натянула хрустящую свежую рубашку и отправилась встречать гостей.
Все Морденкумпы были заметно более смуглыми, чем можно ожидать от колдуна из северного Рода; Мадс был доброжелательным на вид тучным мужчиной с едва наметившейся на висках сединой, а хрупкая женщина с раскосыми глазами приходилась ему женой и троюродной кузиной, а не родной сестрой, как я подумала на празднике. Обе их дочери, похожие, как близняшки, были чуть старше двадцати и держались в тени родителей.
— У вас хороший дом, — дружелюбно сказала одна из них, более тихая Ханне, по-островному растягивая гласные и озираясь с любопытством. — Ухоженный район выдаёт рачительных хозяев.
Видимо, семья никогда раньше не покидала островов. Бабушка упомянула, что они приехали на материк ещё в начале зимы, до установления сплошного льда, но какие-то из здешних понятий им явно были пока ясны плохо. Кажется, кто-то из девочек тяжело болел, и до самого Дня Королей семье было не до визитов.
Керенберга встретила нас в холле, расцеловала Мадса в обе щеки, долго трясла руки Кирстен, а затем притянула к себе обеих сестриц и оглушительно чмокнула обеих в щёки.
— Бабушка! — возмутилась Метте и вывернулась из объятий только для того, чтобы засмеяться и повиснуть у неё на шее.
А Ханне, наоборот, утопила лицо в пышном воротнике цветочного платья.
Ну надо же, посмотрите на них. Какие телячьи нежности!
Я прошла к столовой, нарочито стуча набойками ботинок, и распахнула двери в столовую.
По колдовским меркам все эти люди, гремящие массивными бронзовыми наручами, не были нам роднёй: бабушка при замужестве сменила Род. Она вышла, может быть, когда-то из Морденкумпов, но после смерти вернётся в Род Бишигов, а эти люди, прибывшие с дальнего берега острова Зене, — не более, чем тень её прошлого.
Тем страннее было видеть, как рада она их видеть. Я давно не наблюдала за ней таких чистых эмоций и желания болтать без умолку; обеих внучек она называла солнышками, а Мадса — «малышом» и покровительственно трепала его по голове. Она, как вдруг выяснилось, не просто знала их по именам, но понимала, кто чем занят, и сыпала семейными подробностями вроде того, что кузина Ханне, оказывается, коллекционировала чаечьи перья.
Ливи ссадила Марека на Лариона, и добродушный Ларион качал ребёнка и смешно жужжал, когда ложка в роли летающей штурмовой горгульи стремилась залететь в детский рот. Сама Ливи углубилась с Ксанифом в обсуждение артефакта, который мог бы предсказывать извержение вулкана. Ёши смотрел только в тарелку, а у меня отчего-то кусок в горло не лез, — и я сочла за благо отлучиться на кухню под предлогом проверки големов.
В холле стоял теперь огромный, до середины бедра ростом, металлический шар на подставке — метеоритное железо, привезённое Морденкумпами в подарок бабушке. Что она с ним станет делать, было не ясно: после замужества она потеряла дар сминать металлы силой.
— Немедленно вернись в столовую, — отчитывала Меридит. — Пенни! Это детское, детское поведение! Что за глупая ревность!..
И только в этот момент меня как водой окатило: это действительно была ревность.
Меня она никогда не называла «солнышком» — только «солнце моё», и это означало крайнюю степень неудовольствия и разочарования.
Мне не пять лет, напомнила себе я и постаралась сбросить неприятное, сосущее оцепенение, в котором тонули звуки. А Урсула закатила глаза и проскрипела:
— Я тоже гоняю тебя, как при нагрузочном тестировании. Но это потому, что я должна вырастить из тебя настоящую Бишиг!