Для Родена это было гораздо, гораздо хуже, чем возможная сделка, по условиям которой он мог стать свободным человеком, ответив всего на несколько заранее известных вопросов. Теперь, даже если Мигель Маркелава сумеет отстоять сына и добиться снятия требования об экстрадиции, Роден не сможет покинуть островов.
А может быть, некая игра, которую ведёт Мигель, — не выгорит, и Конклав проголосует за отстранение. Мало что может быть для колдуна хуже изгнания из Рода; возможно, только изгнание из Рода, за которым следуют застенки Волчьей Службы.
Когда папа отрёкся, это была трагедия, хотя скандал с запретной магией не дошёл тогда до широкой общественности и волчьих структур.
— Род Маркелава, — тяжело сказал Мигель, возвышаясь в зеркале статуей Усекновителя, — категорически отвергает обвинения и напоминает, что судьбу колдуна определяет право крови. Мера наказания для мастера Родена Маркелава будет определена Родом, участие Конклава и Волчьей Службы в этом вопросе, при всём уважении, чрезмерно.
Я взглянула на Мигеля ещё раз. Он говорил хорошо, экспрессивно, уверенно — и полную чушь, о чём все прекрасно знали. Как он может быть так спокоен, зная, что грозит его сыну? Или, может быть, у него спрятано в рукаве что-то, что убедит Конклав проголосовать так, как нужно Маркелава — несмотря на висящие на волоске международные отношения?
Я попыталась придумать такие причины, — и не смогла. Всё это выглядело очень плохо. И, судя по коротким взглядам других Старших, так думала не я одна.
Доклад секретаря сегодня заслушали в молчании и без единого дополнительного вопроса. А когда двоедушник, откланявшись нашему столу и каждому зеркалу в отдельности, укатил свою тележку с делом и затворил двери, Мисурат спросила весомо и хмуро:
— Мигель. Какого хрена?!
Старший Маркелава молчал.
— Тьме будет угодно, если ты объяснишь свой отказ, — проскрипел Иов.
Жао шумно задышал и осенил себя знамением.
— Мы должны знать, что происходит.
— Мигель?
Жозефина всплеснула руками, а Алико Пскери, по неистребимой привычке, звонко ударила ноготками в раму своего зеркала.
Наконец, Мигель весь как-то сгорбился и осел в кресло, а потом сказал неожиданно ломко:
— Серхо. Ваша дверь закрыта плотно?
Глава кивнул и прокрутил на столе турмалиновую пирамидку, раскидывающую вокруг себя плотный кокон запирающих звуки чар.
— Мой сын — достойный человек, — тяжело сказал Мигель, кажущийся вдруг слабым и хрупким в своём огромном кресле. — Мы хорошо его воспитали. Первое время он отвечал на вопросы волков, но затем, затем он стал вместо этого читать классические гекзаметры. Я пытался надавить на него, но… Старшие, вы не видели тех вопросов.
Я нахмурилась и увидела краем глаза, как Серхо навис над столом безмолвной хищной птицей.
— Что за вопросы, Мигель? — Жозефина никогда не умела выдерживать красивых пауз.
— Разные. О том, кто с кем дружит среди колдовских Родов. О том, кто что умеет. О том, кто из Зене метит на место Старшего, о том, куда текут наши реки. Плохие вопросы, если вы спросите меня.
— Можно взглянуть? — это Рандольф.
— Оригинал забрали, когда адвокат дал отказ. Я зачитаю по списку…
И он, действительно, зачитал — по подшивке из нескольких десятков листов, заполненных угловатыми ровными буквами без единого округлого бока; такие шрифты для печатных машинок были приняты на островах. Он читал быстро, кое-где явно выпуская избыточные юридические формулировки, а кое-где — целые абзацы.
Это заметила Мисурат, и Мигель смутился:
— Там… в том числе совсем личное.
И прочёл одно такое, выпущенное, и вправду совсем личное.
Это действительно были плохие вопросы, а ещё — это были вопросы, мало связанные с запретной магией, или с опасными артефактами, или даже с преступными группировками. Всё начиналось с простого: что вы можете сказать о крысиных деньгах? А продолжалось почему-то сложным: каким порядком вырождается кровь?
— Я могу предоставить служащего, который зачитает полностью, — наконец, сказал Мигель, отложив бумаги в сторону. — Чтобы для вас набрали копии.
— Это будет уместно, — мрачно подтвердил Кристиан Бранги.
Нам — тем, кто жил на материке, — экземпляры должен был привезти поверенный: у юристов Маркелава остались перепечатки. Жозефина быстро записывала что-то в блокноте, а Иов Аркеац бубнил что-то себе под нос, и это что-то было, кажется, молитвой о мире.
Нет никаких причин для двоедушников интересоваться законами крови, даром настоящим и зеркальным и тем, могут ли предки являться посторонним — и действительно ли мёртвые приходят лишь к тем, с кем были знакомы при жизни. Это не о Крысином Короле, не о крысиных деньгах, не о подпольных организациях, не о преступниках — это о нас. И за этим сухим, заполненным юридическими экзерсисами перечнем звучал гулким эхом старый слух: будет война.