У гроба стояли два венка: один от Пастора и Пури, другой от Мандо Плариделя. Вопреки похоронному ритуалу, музыки не было. Люди сидели группами, тесно прижавшись друг к другу, и вполголоса делились воспоминаниями о покойном, о том, что с ним было связано.
— Во всем мы сами виноваты, — сокрушенно говорил один из крестьян. — Если бы у нас была демократия, то мы решали бы все сами, большинством голосов. Теперь, конечно, некого винить.
— Во всем виноваты те, кто сидит наверху, — отвечал ему другой.
— Ну а кто их, по-твоему, наверх ставит? — не сдавался первый.
— Сами они туда прут. У них деньги.
— Правду говорят, кто ничему не учился, тот никогда ничего и не запомнит.
— А ты соберись с духом да попробуй стать таким же смелым, как Манг Томас или Пастор.
— Да от иных мертвых бывает больше проку, чем от некоторых живых.
Накануне похорон в баррио приехали Пастор с Пури. Пастора за день до того выпустили на свободу. Он переночевал в общежитии у дочки, а утром Мандо отправил их на своей машине домой. Мандо тоже хотел присутствовать на похоронах, но в тот день вынужден был отправиться на конференцию в Багио.
На похороны собралось довольно много народа. Проводить Манг Томаса в последний путь пришли не только крестьяне из асьенды и близлежащих баррио, но также из отдаленных мест и даже приехали из Манилы. Губернатор Добладо отдал распоряжение, чтобы ни полиция, ни гражданская охрана ни во что не вмешивались. Траурная процессия растянулась на целый километр. За гробом шли сенатор Маливанаг, Рубио с Даноем, Андрес, Пастор и Пури. Перед тем как процессия тронулась в путь, Даной долго стоял у гроба. Ни слезинки не скатилось по окаменевшему лицу, лишь крепко сжатые кулаки выдавали его состояние. Он приносил немую клятву своему старшему другу и учителю. Даной ни минуты не сомневался в том, что именно Пугот был инициатором, а может быть, и участником расправы над Манг Томасом. По выходе из тюрьмы Пастор рассказал ему об обстоятельствах загадочного исчезновения старика из камеры после того, как его, Пастора, подвергли так называемой обработке третьей степени в маленькой темной комнатушке.
— Очень странно, что они убили именно его, а не меня, — задумчиво проговорил он.
— Ну, не останься я тогда в Маниле, хоронить бы вам сегодня и меня тоже, — ответил ему Даной.
У обоих было тяжелое ощущение безысходности, беспокоили мрачные предчувствия.
— Вы вернетесь в Манилу после похорон? — спросил Даной Пастора.
— Так нам советуют и Мандо и доктор Сабио, — ответил Пастор. — Во всяком случае, для Пури лучше находиться в общежитии, да и подучиться ей не вредно, так что скучать не придется. А у тебя какие планы?
— Я отсюда никуда не уеду, — решительно заявил Даной. — Но мы не будем сидеть сложа руки и ожидать, что будет дальше.
— Да я-то тоже побуду в Маниле недолго, пока… Я не собираюсь ничего бросать… Вот только… — начал было Пастор.
— Я знаю, Тата Пастор, знаю.
У могилы, прощаясь со своим товарищем, многие говорили прекрасные слова. Присутствующим особенно запомнилась речь сенатора Маливанага. Он поклялся на могиле павшего борца довести до конца дело Манг Томаса. Добиться передачи асьенды в руки самих крестьян или корпорации, которая бы управляла ею от имени и по поручению правительства; руководствоваться во всех делах интересами трудящихся, отстаивать социальную справедливость. Траурный митинг на могиле закончился уже под вечер. Сенатор Маливанаг и Рубио уехали в Манилу. Андрес проводил Пури к машине Мандо, стоявшей поодаль. У свежей могилы остались только Даной и Пастор.
— Они ровным счетом ничего не добились, убив его, — заметил Пастор. — Теперь у него стало еще больше сторонников.
— Нужно не только продолжать его дело, — сжав кулаки, ответил Даной, — нужно отомстить им за это преступление. Я не остановлюсь ни перед чем, клянусь, тэта, даже если останусь совсем один…
— Один ты не останешься, — стиснув зубы, ответил Пастор. — Ну, пошли. — И Пастор зашагал к машине. Оглянувшись назад, он увидел, что Даной пошел в противоположную сторону и вскоре совершенно растворился во тьме.
Глава пятьдесят шестая
Не успела еще затвердеть земля на могиле Манг Томаса, как на асьенде снова пролилась кровь. Двое охранников из гвардии капитана Пугота, славившиеся особой жестокостью, попали в ловушку на узкой тропинке, ведущей к дальнему баррио, где жил Пастор. Когда другие охранники, заслышав их истошные крики, явились им на помощь, у обоих оказалось перерезанным горло. Они скончались в больнице, почти не приходя в сознание. Расследование ничего не дало, однако из путаного рассказа пострадавших явствовало, что на них напали из засады, а потом полоснули ножом по горлу. Ходили слухи, что один из стражников даже рассказал перед смертью, что их хотели пристрелить из их же собственных ружей, но старший среди нападавших приказал поберечь патроны и коротко бросил: «Перережьте горло этим гадам, да и дело с концом! — И добавил: — Пускай псы сожрут их!» Следователю очень хотелось, чтобы в числе нападавших оказались Пастор и Даной, но пострадавшие не осмелились утверждать это.