— Вот если бы так было везде, — восхищенно проговорил Мандо.
— У нас здесь нет ни грабежей, ни конфискаций, — сообщил Магат. — Нет ни ростовщиков, ни эксплуататоров, нет ни японцев, ни их гнусных шпионов. Наша политика — один за всех и все за одного.
Магат подробно объяснил гостям, каким образом они осуществляли демократическую форму правления.
— Если бы так было везде, во всех частях страны, — невольно вновь вырвалось у Мандо, — то мы давно бы покончили с японцами и без помощи американцев. Правда, для этого нужно и оружие, но боевой дух бойцов нередко превосходит силу винтовки и пули.
В штабе партизан в Калаяане имелся целый склад, где хранились самые разнообразные трофеи, захваченные у противника, начиная от оружия и обмундирования и кончая часами и авторучками.
— Мы даже захватили несколько радиоприемников и велосипед, на котором теперь ездим, — не без гордости сообщил Магат.
Внимание Мандо привлекли несколько масок для ныряльщиков. Они были соединены с аквалангами, рядом лежали ласты. Мандо спросил у Магата, не нужны ли к этим аппаратам специальные костюмы.
— Я знаю только, что это аппараты для ныряния, а что еще к ним нужно, не могу тебе сказать. Японцы ведь опытные ныряльщики, у них первоклассные подводные охотники, ныряльщики за жемчугом и умелые водолазы.
— А вы ими пользуетесь? — поинтересовался Мандо.
— Зачем нам нырять здесь, на суше? — пошутил Магат. — Ту речку, что ты видел, мы запросто перепрыгиваем. А если тебе нужно, возьми, — с готовностью предложил он.
— Мы идем к тихоокеанскому побережью, — сказал Мандо. — Может быть, они там сгодятся нам или кому еще.
Мандо отобрал две маски, два акваланга и две пары ласт. Он стер с ник пыль и натянул одну из масок себе на голову. Карьо приладил ему за спиной баллоны с кислородом.
— В самый раз, — радостно проговорил Мартин.
— Да, действительно, — сказал Магат, — только, наверно, трудно научиться плавать под водой.
Мандо обнаружил, что дышать совсем не трудно.
— А сколько времени можно находиться под водой? — поинтересовался он у Магата.
— Кажется, кислорода хватает на час или даже немного больше, — ответил Магат. — Так говорил один водолаз. Во всяком случае, он считает эти аппараты получше тех, которыми он пользовался в свое время, и потом они легче и проще в обращении.
Отправляясь на следующее утро дальше, помимо аквалангов, трое партизан уносили с собой немного продуктов и лекарства, полученные от Магата.
— Когда-то мы теперь снова увидимся, — сказал Магат на прощанье.
— Наверняка после войны, — ответил Мандо. — Дни японского господства сочтены.
— Здесь-то им давно уже крышка, — захохотал Магат.
Мандо решил дальше не идти по равнине, поскольку им пришлось бы непременно оказаться в Сага-сага и Калумпанге, находившихся в руках отряда, соперничавшего с отрядом Магата. И они выбрали изведанный путь — лесом.
Глава шестая
Наступило рождество тысяча девятьсот сорок четвертого года. Но Манила, обычно шумная и веселая в это время, выглядела совсем не празднично, она казалась пустынной, осиротевшей и мрачной.
Днем на улицах почти не появлялись прохожие. Вечером и подавно. В городе было введено затемнение. Лишь изредка проезжал автомобиль, да японский патруль совершал регулярный обход. Витрины магазинов выглядели тускло, торговать было нечем. Большие магазины уже давно были закрыты. Рестораны и бары на Санта-Крус и Эскольте обслуживали только японцев. В городе возникло несколько черных рынков. Они мало чем отличались от довоенных толкучек, беспорядочная торговля шла прямо на улице с рук. Иногда, правда, торговец раскладывал свой товар на земле. Здесь продавалось бее, в том числе и съестное. Товар был, как правило, «немного подержанный». Зато никаких правил или ограничений не существовало, сторговались — и деньги на бочку.
Сюда несли все: примусы, мясорубки, сломанные часы, радиодетали, стоптанную обувь, заштопанные на коленях и сзади штаны, старые женские платья, грязные мешки, ржавые ножницы, бывшие в употреблении зубные щетки, разбитые зеркала, сломанные, вышедшие из употребления зонтики, изображения каких-то святых, бюсты Рисаля, отслужившие свой век авторучки, книги по юриспруденции и медицине без обложек и тысячи прочих вещей, которых было столько же, сколько и торговцев. Вещь, которая осточертела владельцу или отслужила свой век, немедленно перепродавалась на черном рынке. И праздному покупателю ничего не оставалось, как открывать рот, когда с него требовали вдвое дороже того, что стоили эти вещи до войны.