После старика, который хотел заразить Артёма своим сумасшествием, он не мог ни о чем больше думать. Ворочался ночами гадая, где в его словах правда, а где вымысел? Нелогичность произошедшей встречи была столь явной, что поневоле начнешь задумываться о том, что это «жу-жу» неспроста. Выдумать такую несуразицу сложно. Сидеть дома было невмоготу и, вспомнив о приглашении Олега, он еле дождался пятницы. Сидя в подвальчике среди чудаковатой молодежи, Артём понимал, что, наверное, ничем не отличается от этих странных парней и девчат, пока ничего не умеющих и не на что не годных, но по-своему свободных. От предрассудков, от пресности обыденной жизни. Они фотографируют, марают бумагу и холсты, сплетают слова в рифмованные строки и думают, что у них получаются стихи. Они пишут рассказы, повести, а есть и такие, которые замахиваются на романы. Пятница — их день, полночь их время, но сутки уже перевалили и на календаре новая дата. Народ разбрелся, остались только хозяева подвальчика — Олег и, наверное, его девчонка… Может это одна из няшек-близняшек? Убитый и Леша — парень в тельняшке. Эти, как пить дать, — дельцы, зарабатывающие в таком месте. Артём знает подобную породу. С такими лучше не связываться… Но ему ведь с Убитым не детей крестить, верно? А вообще, сейчас неважно, кто они такие, главное — забыть сумасшедшего — всё ж лучше среди людей, чем в одиночку голову ломать…
А его… Его ждет спектакль!
Артём за последний месяц успел соскучиться по ощущению власти над людьми. Любой актер или танцовщик скажет, какое это наслаждение питаться энергией зала. А в малой аудитории ощущения ещё круче — спросите бардов или рок-музыкантов, играющих на кухнях. В этом подвальчике сейчас раскроет свои лепестки чистое искусство. Да, Убитый правильное слово подобрал — импровизация. Ему предстоит разыграть целый спектакль одного актера, одного автора. Он будет един в массе лиц. Он — дирижер, драматург, прима и примадонна, все сразу.
Но Артёму хотелось не только быть среди людей. Была и ещё одна важная причина. История Мартина и Файзы пришла к нему давно, сначала основа — непростая судьба человека без Родины, без прошлого. Потом он увидел девочку, её мытарства. А когда два ручейка переплелись, слились в единую реку, он понял, что становится обладателем чего-то большего, чем просто очередная рассказка для случайных зевак. Слишком много подробностей и сюжетных отклонений. Тут была не одна история, а несколько. Он впитал в себя целые миры, о которых даже не слышал и не читал. Поинтересовался, нашел в интернете страницы, посвященные организации, в которой служил главный герой — всё совпало. Даже имя их командира… Вот, не верь потом в гений рассказчика-фантазера! Когда он полностью открыл ВСЮ историю и, наконец-то, распутал ВСЕ тайны, то просто не имел права носить её внутри, ни с кем не поделившись. Ведь плоды его таланта были очень хрупкими. Сегодня воображение построило целый замок, с фундаментом — предысторией, башнями — персонажами, рвом и воротами — завязкой, стенами — временем, храмом — внутренним конфликтом героя, и самим зданием дворца — судьбой главного героя. Если не возвести здание перед кем-то, то можно его навеки потерять! Просто на смену одному придет другое. Такое же хорошее, не уступающее прежнему, но оно будет… просто будет другим. С новыми персонажами, загадкой, интригой…
И, да, рассказывать истории — это намного круче, чем писательство: гонорар живыми эмоциями здесь и сейчас… А ещё… Ему просто надо забыться, убежать от действительности, окунувшись в выдуманный им рассказ.
Старик к нему пришёл несколько дней назад…
3. Старик и судьба
— Вы читали «Фауста»?
— Даже не помню, кто написал. Гете? Гюго? — ответил Артём, не отрываясь от дела — когда вы влезаете на стремянку, лучше не отвлекаться.
— Гете.
— Да, точно… А Гюго?
— Из знаменитого — «Человек, который смеется», «Собор Парижской…»
— …Богоматери. Да, точно. Когда-то помнил.
Артём скосил глаза на «умника». Дядьке лет за семьдесят. Кутается в легкое не по погоде пальто. Ему, наверное, что-то надо. Артёму почему-то стало досадно за своё незнание классиков, и он себя успокоил: «Плохая память разве грех?». Внимательней посмотрел на незнакомца. Черты лица резки, отчетливы, запоминающиеся, как у актера. Глаза потертого припыленного временем старика были печальны. Артём видел его впервые — это точно. Такого один раз заметишь в толпе — отпечатается в памяти надолго.
— Кинотеатр не работает. Это на следующую неделю, — сказал он раздраженно, — детям.
Движения Артёма были суетливы. Он спешил быстрее взгромоздить тяжелую афишу в стеклянный ящик, замкнуть замок и вернуться в свой теплый кабинет, подальше от сырости ихолодного ветра. На белом картоне были нарисованы девочка и Дед Мороз с красивым посохом, а внизу размещены огромные буквы — МОРОЗКО. Снегурочка и дед были очень похожи на актеров, играющих в этой сказке.
Артём понимал глупость подбора фильма — на дворе стоял конец ноября, и до Нового года оставалось ещё целых пять недель. Дни сейчас тянулись промозглые, сырые, с туманами по утрам и ежедневными холодными дождями после обеда. Торчащие по всему городу голые деревья с мокрыми стволами и ветвями. Успевшая перегнить бурая листва на сырой земле. Лужи, грязь, медленно едущие машины и автобусы, облезлые голодные собаки с впалыми боками — все эти и миллионы других безрадостных мазков, показывали, как уходящий год устал, и как ему перед скорыми похоронами необходим покой. Больные, постоянно кашляющие и сморкающиеся, люди ждали праздников. Они с ненавистью смотрели на хмурое цвета грязной марли низкое небо, невольно выискивая там солнце. Вот только Новым годом, морозом, апельсинами, конфетами, конфетти, гирляндами, шоколадными зайцами в фольге в эти дни и не пахло…
— Я к вам, — сказал старик. — Можно?
Артём посмотрел на афишу — ровно ли стоит? Убедившись, что все сделано правильно, прикрыл стеклянную створку и, защелкнув навесной замочек, слез с лестницы на асфальт. Сложив стремянку, он поднял с мраморных плит дерматиновую сумку с инструментом. Бросив старику через плечо: «Почему бы и нет?», — пошел к двери.
Оба вошли внутрь дворца культуры. Каблуки гулко стучали по каменному полу, и эхо далеко расходилось в пустынном зале. Свернули направо к лестнице, ведущей на второй этаж, где были расположены пустующие сейчас гримёрки, раздевалки и залы для бальников. Там же, в правом темном углу, находилась дверь, ведущая в конуру механика. Комната была небольшая, но и немаленькая — как раз, чтобы поместить два огромных, стоящих на постаментах, кинопроектора, столы для катушек с фильмами, личные вещи, и всякий, необходимый для его ремесла хлам. Здесь было сыро, тускло, но по-своему уютно. Особенно в углу, где обитал хозяин. Самодельный обогреватель с раскаленной спиралью, столик, покрытый порезанной ножом грязной клеенкой, стул, яркая лампа — от неё тоже шло тепло. Свет конусом грел ряд грязных чашек, цветные жестяные банки из-под кофе, какао и чая, стеклянную сахарницу и край электрического чайника с потертыми боками. Здесь было хорошо, а вот остававшееся в полумраке пространство: стеллажи, динозавры-проекторы, наваленные в дальних углах коробки, ряд одинакового размера кожаных баулов, в которых можно перевозить объемные тяжелые вещи, сейчас были словно чужие, нездешние, не принадлежащие маленькому, домашнему мирку киномеханика.
— По чайку? — спросил хозяин.
— Не откажусь. Вас зовут Артёмом?
— Да, а вас?
— Иван Константинович.
— Очень приятно, Иван Константинович, — сказал механик отчетливо, явно стараясь запомнить звучание имени отчества. За ним водился грех — была слабая память на имена. — Было бы что покрепче, по паре капель залить, не отказался б. Но чего нет — того нет.
Стариксел на гостевой стул, — он был расположен напротив хозяйского, — спутать невозможно. Кресло Артёма было закрыто старым, побитым молью теплым пледом, с висящими до пола концами, чтобы обматывать ноги, а гостевое место прикрывала четырехугольная грязная с вышивкой по краям тряпочка.