Не всем дано чувствовать и видеть приведения. Для этого надо быть… эээ… Писателем надо быть. А вы пока — фантазер. Сюжет хорош, спорить не буду, ведь это всем известный сюжет… Кстати, в этом ничего страшного нет; все литературные классические произведения имеют один фундамент, но вам, мне кажется, не удалось правильно интерпретировать анекдот. Роман подчиняется незыблемым законам. У него должна быть своя строгая или вольная — это уже зависит от автора — архитектура. Но ваш роман… Он как хиленький росточек. Я верю, что со временем из него может вырасти крепкое дерево с раскидистой кроной, изумрудными листьями, пахнущей смолой корой, которая толстой кожей обтягивает могучий ствол, и вгрызающимися в каменистую землю корнями-змеями. Вам надо всего лишь не опускать руки, раскрыть шире глаза и уши. А потом, когда на ваших боках усоседится жирок опыта, после десяти метров корешков прочитанных книг и тысяч замаранных черновых листов, попытайтесь снова. Вдруг получится, а? Вы в типографии работаете? Это хорошо. Лучше бы в газете, но и так нормально. Не женаты. Вот тут жаль. Любовь… Она такая, без неё нельзя.
Н.С. говорил, а он и слушал его, и не слышал. Его глаза в тот момент тоже, наверное, были как у собаки, но не терьера, а… спаниеля. Ругает? И правильно! И поделом! Вернее, по делам. Неужели автор не понимает, когда готов текст, а когда нет? Ну, сперва, конечно, нет — адреналин, отрубая любой здравый смысл, берёт своё. Но потом! Через два месяца, три, прочтешь и задаёшься вопросом: «Какой же идиот это написал? И где были его глаза и мозги?».
Так что Н.С. не открыл ему ничего нового. Но сам факт внимания был очень, очень приятен… Особенно продолжение монолога.
— Я понимаю, что не всем по силам справиться с большими формами. Роман — это вершина. Тут нужна особая, я бы сказал, потенция. Поэтому я ознакомился с вашими рассказами. Зная вас, как мастеровитого выдумщика сюжетов, я ожидал встретить, если не шедевр, но хоть произведение творца, знающего основные каноны своего ремесла. Ну, и что вы видим? Я не разочаровался. Местами смелости не хватает, тэк-с сказать, безбашенности. Присутствует в некоторых местах скупость на «якоря» — это я так называю вкусности в тексте, удачные словосочетания, метафоры, сравнения или любопытные сюжетные коленца, твисты… И это, опять же, у вас всё от недостатка жизненного опыта. Вам просто не хватает инструментария. Вы как тот подросток — уже можете думать по-взрослому, ведь мозг не детский, он вырос, — но полочки в нем пустые. У вас нет необходимого количества совершенных ошибок, пережития личных трагедий, отсутствуют маленькие победы. Через вашу душу не проносилась тайфуном любовь. Да, вы ещё не любили — это видно, это сразу же бросается в глаза, особенно в «Крысобое» и «Под Водолеем». Женские персонажи вызывают, если не недоумение, то грустную улыбку. Вам надо влюбиться! Чтобы слезы, чтобы ночи без сна, чтобы жар в пупке…
Потом ещё что-то было, о Вересаеве, Гоголе, любимом Н.С. Козыреве…
Кафешка, тихая музыка, глаза критика, ободряющие, наверное, выискивающие зачатки таланта. Ведь Н.С. — это почти скаут, пытающийся в двенадцатилетнем гоняющем мяч во дворе парнишке определить будущую звезду. Но если для скаута главное — гонорары, то Н.С. — бессребреник, ему просто за музу приятно, что в её тенета попалась ещё одна мошка…
Кафешка, мягкий свет, позвякивание посуды… Он словно попал в теплую ванную, — нега и тихое счастье — вот что запомнилось. Приятные запахи из кухни, кофейная горчинка на кончике языка и по нёбу, из окон доносится дыхание летнего города: шум проезжающих машин, лай собак, воробьиный гомон, тихая музыка, запах сирени…
Половина жизни прожита, не самая её плохая часть, кстати, а даже наоборот, но вспомнить нечего… Но сейчас… Как же хорошо! Обыденное, трезвое, скучное отступило, ушло, испарилось. Нет больше ННН — Ненужности, Никчемности, Неудачи…Неужели все плохое позади и он… он… станет писателем? Ведь накропать три романа и с десяток рассказов — это ещё ничего не значит! Такого добра на земле валом — кто только не пишет! Поэтому надо родить такой текст, чтобы его кто-то прочитал и оценил и, добравшись до конца, поджав губы, сказал многозначительно: «Ну, брат, не шедевр, но что-то есть. В двух местах даже смеялся. Это там, где тараканихи у себя лапками грудь искали и рыбаки на льдине… жуть!». (Читай на Книгоед.нет)
Поэтому гордость и надежда. Это — новый мир. Это — самое начало… Всё прошлое остается за спиной, и ты вступаешь в реку и плывешь-плывешь. Берега не видно, но он тебе и не нужен. Тебе хорошо здесь. И вдруг подплывает рыба, такая как Н.С., и на своем рыбьем языке молчит тебе, что молодец, хорошо, что решился плыть, нам таких бы побольше. Смотри — реки полноводные, а рыб мало, даже мальков и головастиков. Не доживают они до больших размеров. А ты старайся, шевели плавничками, жабрами водичку фильтруй почаще, глядишь и что-нибудь получится из тебя. Ведь ты уже наш… Ты научился дышать под водой. Ты — писатель.
Вот что он вспомнил. А ещё…
Дверь хлопнула. Это со стороны водителя.
— Проснулись? Тут недалеко, надо спуститься в овражек и по тропинке. Там за корягой будет поворот и подъем. Сложно заплутать.
Это говорит… О, да, он вспомнил — этот типчик вчера подсел за их столик и поздоровался с Н.С…
Странно вспоминать о том, как вчера впервые его увидел, и смотреть сейчас на водителя, заново переживая ощущения знакомства. Это как наложение двух негативов или эффект déjà vu — парные эмоции, где одна докручивает, усиливает другую, и происходит нечто странное в голове, какой-то фокус-покус. Типчик? О, нет! Это он мысленно его так назвал, при этом со всей трезвой ясностью понимая, что к ним подошел человек совершенно не подходящий под такое определение. Это не «типчик», а полная противоположность данного слова. Это был человек, мужчина, воин, а скорее рыцарь или… Хотя что может быть точнее и выше последней характеристики незнакомца? Но никак не «типчик»!
Знакомый Николая Семёновича встал рядом с их столом. Высоченный — чтобы посмотреть на него, приходилось задирать голову чуть ли не до боли в затылке — могучий, невольно вызывающий уважение. Коротко стрижен, крупная красивой формы голова, широкий лоб, бесцветные, выгоревшие на солнце брови, но черные длинные ресницы, зеленые болотного оттенка глаза. Он в легкой, слишком теплой для жаркого июля куртке. На плечах, груди, бицепсах, предплечьях ткань натянута так, словно под ней спрятаны воздушные шарики. Это такие мышцы. И шея выпирает… Он был немного грузен, но не как потерявший форму атлет, а как сильный от природы человек. Свою мощь, скорее всего, он приобрел не в тренажерных залах, а получил от мамы и папы.
И тогда, в табачном сумраке, и сейчас, залитый солнечными лучами, этот человек вызывал одни и те же эмоции. Он, притягивая к себе взгляд, заполнял всё пространство вокруг. Вот, куда исчезли птичий гомон и шум ветра в ветвях? Где небо и земля? Где лес и заросший деревьями склон холма? Только они вдвоем, а между — старая двадцать первая «волга».
Вдруг подумалось: «Неужели я сам добровольно согласился сесть в эту машину? И как его зовут?».
Вспышка памяти…
2. Мы те, о ком вы пишите свои романы
Николай Семёнович встает, протягивает руку и здоровается с гигантом. Когда он оборачивается, глаза его сияют, губы дрожат, выдавая крайнюю степень волнения. Н. С. говорит: «Семен, вот так фортель! Знакомьтесь…».
Музыка заиграла громче, кто-то закричал, и он не расслышал имени. Судя по движению губ, оно было похоже на «Георгий» или «Григорий». Н.С. представил гостя без отчества — значит они между собой накоротке. «Типчик» (совсем не типчик) протянул руку, и они прикоснулись друг к другу. Ладонь Георгия-Григория была мягкой, но при этом в рукопожатии чувствовалась нечеловеческая запредельная сила. Было странно ощущать, как осторожно этот «типчик» сжимал его пальцы.
То был первый звоночек. А второй прозвенел, когда они встретились взглядами. Они смотрели друг на друга долю секунды, но этого хватило, и стало понятно, что Н. С. — это клерк, секретарь, тень тени, а пришедший — это… это… Нет такого слова, чтобы выразить спокойствие гостя, его непоколебимую уверенность в себе. Чтобы не трогать величие, легче описать свою никчемность. Он, Семён, перед гостем почувствовал себя даже не вторым помощником коллежского асессора… но ещё ниже! Блоха, пыль, мерзкий никому ни слышный звук…