— Поступайте как хотите, вам же хуже; но я бы с ним справился.
Мистер Эр взглянул на меня с интересом.
— Как вы намерены сделать то, что не удалось никому?
Я пожал плечами.
— Вам достаточно знать, что я справлюсь. Я смогу убедить этого красавца.
— Вот именно, убедить! Да, он послушает брата-близнеца, поскольку теперь я убеждён: вы оба — дьявольское отродье. Что ж, дерзайте. Я отменяю казнь. Но вы подвергаетесь опасности.
— Это моё дело.
— Отлично. Только будьте осторожны: мне почти так же жаль будет хоронить вас, как и Вельзевула.
Я насмешливо поклонился. Наконец-то мне сказали комплимент, которому я поверил.
Мы услышали торопливые шаги: Ли позвала из дома помощь. Увидев, что с конём мы справились сами, слуги унесли посуду; мебель мистер Эр велел убрать в кладовку под лестницей.
— До завтрашнего утра, — крикнул он мне из дверей. — Вернее, уже до сегодняшнего, поскольку мы засиделись заполночь. Не забудьте про урок.
Когда он ушёл, я успокоил лошадей и проверил задвижки. Покончив с этим, я задул фонари и поднялся к себе в спальню.
Однако не успел я открыть дверь, как получил мощный тычок и полетел носом в пол. Кто-то упёрся мне коленом в спину и заломил руки. Злобный голос прошипел мне в ухо:
— Я знаю, кто ты, грязный попрошайка-цыган, даже если мистер Эр не знает. — Это был голос Джона. Уж его-то я без труда мог скинуть в любую минуту, но решил отложить удовольствие и подождать, что он скажет. — Лежи смирно и слушай, — прошипел он. — Ты думаешь, что обдурил мистера Эдварда. Может, оно и так. Но меня не проведёшь. Мистер Эдвард временами слишком хорош для этого мира, и раз он сам о себе не заботится, приходится это делать другим. Так что помни: я с тебя глаз не спущу. Только попытайся сделать какую-нибудь пакость, придушу. Всем от этого только лучше будет.
Он выпустил мою руку, намереваясь ухватить за волосы и ещё помучить, но я его опередил: сбросил с себя и навалился сверху. Я несколько раз ударил его головой об пол, потом поднял за волосы и швырнул, как полагал, в стену, но он угодил башкой в оконное стекло. Посыпались осколки. Один угодил мне в бровь, кровь мгновенно залила глаза, я ослеп; тем временем мой противник выбежал из конюшни и был таков.
Прижимая к лицу носовой платок, я побежал за ним, но на улице увидел лишь полную луну над яблонями и едва различимые в её белёсом свете звёзды.
Я всегда улыбалась, только ты повернёшься к дверям, и хмурилась, едва ты оглянешься на меня.
После грозы я заболела. Я слышала, как они говорят: я умру, я уже умерла. И я решила не просыпаться.
Наша мама подошла к нашей кровати, но она была в саване, и я убежала.
Ты убежал от меня, Хитклиф. Ты хотел отделаться от меня.
Ты обернулся соколом и улетел далеко-далеко в синеву над пустошью. Я осталась стоять внизу. Ты стал чёрной точкой на фоне солнца…
Но я обернулась раскидистым дубом, и, когда крылья твои утомились, ты опустился на мои ветви. Я закрыла тебя кроной, спрятала от переменчивой луны.
Но ты увидел её сквозь мои листья. Ты обернулся мерзкой извивающейся змеёй, шипящим ползучим гадом…
Но я не испугалась. Я стала птицей и запела так нежно, что ты поднял голову и стал извиваться в танце.
Но, танцуя, ты выполз из своей кожи и бросил её, блестящую. Я взглянула наверх. Ты стал каменным замком на горной круче, замком с тысячей бойниц, и за каждой бойницей стоял лучник, и на каждой тетиве лежала стрела, чтобы поразить меня, если я приближусь…
Но я обернулась ярким фонарём на высочайшей башне твоего замка и осветила тебе безопасный путь среди мрачных гор.
И я увидела: ты идёшь, и солнце светит тебе в спину, как будто ты входишь в освещённую дверь кухни, а я сижу в тени.
Ослеплённая.
Тогда я проснулась, и Нелли сказала тсс.
Это просто облако на солнце
ветвь на ветру
птица на окне
тсс, моя радость.
6
Так я был причислен к домочадцам мистера Эра и в тот же полуночный час подрядился усмирить Вельзевула и укротить самого себя. По правде говоря, я находил в себе гораздо больше общего с яростным вороным скакуном, нежели с кем-нибудь из двуногих обитателей Торнфилда.
Я понимал Вельзевула. В наших жилах бился один неукротимый порыв, наши души блуждали в одном кроваво-багровом эфире. Когда он встряхивал гривой, косил глазом, когда, стреноженный, нетерпеливо бил копытом, трепеща от желания вырваться на волю, — я был с ним заодно. Но я должен был сломить его — своего единомышленника.