Тикамацу, посвященный в это таинственное предприятие целиком и полностью, впервые слышал нечто предостерегающее. Он лишь в недоумении молчал, переводя взгляд с Юкио на приемного родителя. Наконец, молодой человек нерешительно спросил:
– Так мы летим или нет?
Впоследствии Тикамацу очень сожалел об этом вопросе, ибо в ответ услышал оглушительный рев Ямомото, после которого старик не разговаривал с ним на протяжении целой недели.
Даже сейчас, летя в Лондон, он не обращал на Тикамацу никакого внимания. Кейтаро оставался безучастным, и казалось, о чем-то непрестанно размышлял. Оживился старик только при заходе на посадку.
Ямомото посмотрел в иллюминатор, Лондон был весь обложен серыми дождевыми тучами и, скорчив гримасу, недовольно пробурчал:
– Какая мерзкая погода. Ненавижу дождь, Англию и туман…
Это были единственные слова, произнесенные стариком за время перелета. Тикамацу, изобразив улыбку, кивнул головой в знак согласия:
– Да…
Самолет коснулся взлетной полосы и скоро они уже спускались по трапу к ожидавшему их лимузину.
Глава IV
Потягивая ароматный кофе, Нагорный еще раз просматривал документы для своих «шедевров». Из соседнего зала доносился раскатистый бас Глеба и гомон собравшихся гостей: политиков, бизнесменов, актеров и просто ценителей прекрасного с хорошим счетом в банке. Чернов лично приветствовал каждого гостя и вручал программку с выставляемыми на аукцион «бесценными творениями великих мастеров».
Влад взглянул на часы. До начала открытия оставались считанные минуты. Он отложил документы и подошел к зеркалу. Поправляя волосы, Влад с грустью заметил, что его глаза, некогда светящиеся радостью, сейчас были абсолютно пусты и ничего не выражали. Отражение транслировало лишь холод и расчетливость профессионального дельца… «Да, теперь я такой… Жизнь накладывает свои отпечатки», – не без сожаления подумал он и, откашлявшись, словно оперный певец перед арией, собирался выйти к гостям, но его намерения были сорваны икотой:
– Вот т-т-ак не-е-увязочка, – простонал он и стал ходить по кабинету, ожидая, что ненавистная икота вот-вот отступит, но ничего не помогало. Внезапно озарившая мысль развеселила Влада и он, представив себя икающим на распродаже, разразился громким смехом. В эту минуту в кабинет влетел раскрасневшийся Глеб:
– Включи монитор, посмотри, что твориться в зале! Весь бомонд здесь! Настоящий аншлаг! А сколько женщин увешанных бриллиантами! Это добрый знак! Я чувствую, что сегодня состоится распродажа века!
– Д-д-да, – не в силах совладать с икотой согласился Влад.
– Ты, что икаешь?!– изумился Глеб и, глядя на друга, риторически заметил.– Видимо, сегодня мне придется идти в бой в одиночку… Ну, соло, так соло, не забудь записать мое выступление. Когда стану дряхлым стариком, буду наслаждаться этим «сериалом» и демонстрировать своим внукам, говоря: «Смотрите и учитесь, как работал ваш дед! У большевиков не было столько энтузиазма, при штурме «Зимнего Дворца», сколько у вашего дедули при распродаже!».
Нагорный включил монитор. В зале не было ни одного свободного места. Первые ряды, как правило, занимали самые богатые и именитые коллекционеры, чьим собраниям мог позавидовать любой музей мира. Всюду сновали официанты, предлагая гостям изысканные закуски и алкогольные напитки. Он еще раз окинул сосредоточенным взглядом первый ряд и, икая, сказал:
– Г-глянь на стар-рика с причудливым хвостом на голове и козля-ч-ч-ей б-б-ородкой, что-то я не вид-д-дел его раньше.
В ту же секунду японец уставился в камеру и, будто вступая с ними в бессловесный диалог, расплылся в улыбке.
– А где мои очки? – шарил по карманам пиджака Глеб и, обнаружив их у себя на голове, пригляделся к экрану. У Чернова было отличное зрение, но очки, как полагал Глеб, помогали скрыть его сущность мошенника и придать честный и добропорядочный вид. Поэтому во время торгов Глеб всегда был в образе научного сотрудника. Чернов надел очки и, стянув их к кончику носа, брезгливо сказал:
– Самураю не помешало – бы показаться дантисту…
Ямомото оставался безучастным к всеобщему оживлению подвыпившей публики и не интересовался ценностями торгов. Шмыгая носом из-за подхваченной простуды, старик погрузился в размышления. Он мог бы остаться дома и не тащить свои старые кости в эту сырую и туманную страну. Тикамацу прекрасно бы справился и без него. Но ему хотелось лично хоть немного поучаствовать в этом деле. Охота всегда заставляла его сердце биться быстрей, а участие в ней словно бы делало его моложе. Ямомото был игрок, а для настоящего игрока важен не только результат, но и ощущение риска, погони… Он неоднократно представлял себе Нагорного. Ему было интересно все, что могло бы рассказать об этом человеке: речь, поведение, жесты, манера одеваться; в общем, все то, чего не может передать экран и его приемный сын.